Путешествие в седле по маршруту "Жизнь"

Кроме того, мы боялись, что, выступи на Пепле другой всадник более или менее неудачно, это скомпрометирует лошадь, неудачу отнесут за счет возраста: все-таки весной 1974 года ему должно было исполниться 18 лет.

Словом, мы все тщательно продумали, но в декабре Григорий Терентьевич тяжело заболел — как оказалось, неизлечимо.

Я наивно думала, что просьбы наши в отношении Пепла выполняются из уважения к нам с Терентьичем. И вдруг весной узнаю, что Пепел почему-то на Планерной, на каких-то сборах, и что девочка, которую к нему прикрепили, намерена выполнить на нем норму мастера спорта.

Двумя неделями раньше я потеряла горячо любимого отца.

Развелась с мужем.

Через две-три недели мне предстояло стать матерью.

Анастасьев был прикован к постели.

И еще это предательство. Именно так, предательство, иначе я думать не могла. Я поняла: меня как спортсменку списали за ненадобностью. Не хочу искать виновных, просто было невыразимо горько, и горько до сих пор.

Директор клуба сказал: "А я думал, что ты все знаешь, а меня удивило, что ты не принимаешь мер. Пепел не заслужил, чтобы из него на старости лет делали учебную лошадь".

Приезжаю на Планерную и вижу грустную картину. Понурый Пепел со взъерошенной шерстью, не просохшей после усиленной, видимо, тренировки, бредет в поводу у какой-то девочки. Вид у него неухоженный, копыта заломанные. "Вы Люся?" — спрашиваю. "Нет, я конюх, а Люся в манеже отдыхает".

А я-то, я-то, даже достигнув высших своих титулов, почти всегда сама «вышагивала» Пепла после работы. И это же был Пепел — чемпион мира, олимпийский чемпион. Я уже спортсменкой была, а разок посидеть на легендарном Абсенте казалось мне наградой, честью, чудом!

Короче, я поехала в Центральный совет «Урожая» и попросила вернуть Пепла в Сокольники, обеспечить ему ежедневный часовой тренинг на корде и никого на него не сажать, поскольку в июне рассчитываю снова приступить к тренировкам. Все это было выполнено, хотя за кулисами поползли шепотки о том, что и сама, дескать, уже не спортсменка, и лошадь для других жалеет, эгоистка такая.

29 мая у меня родилась Влада. В конце июня я села в седло. До чемпионата страны оставалось три недели.

Не знаю, что было бы со мной, если бы не мама. Все заботы она взяла на себя, все, какие могла. Для нас с ней — именно для нас обеих, потому что мои интересы всегда были ее интересами, — это было не просто возвращение в спорт. Было нечто большее — шаг к возрождению нашего когда-то доброго и теплого, полностью разрушенного мира.

Иные меня осуждали: "После такого несчастья, да и ребенку только месяц, а она нашла о чем думать — на лошади кататься. Хватит, откаталась, пора о жизни поразмыслить".

Осуждали многие, на помощь пришел Миша Копейкин. В первый же день, когда я вернулась из родильного дома и толком не знала, как подступиться к маленькой (а мама все навыки уже забыла), явился Миша и храбро взялся за дело. Раз-раз, перепеленал, продемонстрировал, как пеленки под краном стирать (его дочери было тогда пять лет). На другой день он пришел с Аллой, своей женой, и она осталась нам помогать.

Копейкин — мой друг, очень хороший спортсмен и очень хороший человек. В 1967 году в Аахене он на Корбее был в Большом призе шестым, а в переездке я его опередила. Мне присвоили звание мастера спорта международного класса, а Миша этого звания дожидался еще десять лет — вроде бы из-за меня. Но никакая конкуренция никогда не нарушала нашей дружбы.

Обычно дня за два — за три до Нового года он появлялся у нас с елкой: покупал себе и решал, что нам тоже нужно.

…Тренировалась я в то лето одна: мое возвращение по-прежнему считалось блажью. Попросила перенести Пепла в Московский конный завод — мы рядом жили на даче. Там не было размеченного манежа, границы его я представляла мысленно на поросшей травой поляне. Но каково было лошади — ей-то надо ощущать стенку.

Казалось, все это во сне, все не со мной.

За день до чемпионата страны я попросила дать на меня заявку.

Смотрели на меня с любопытством, всерьез никто не принимал. И вдруг — первое место в Среднем призе, первое — в Большом, второе — в переездке.

Замешательство в руководстве сборной: через три недели чемпионат мира в Копенгагене, а команда не укомплектована. Меня спросили, смогу ли я поехать, но как было оставить двухмесячную девочку на одну маму? И тут старший тренер сборной Николай Федорович Шеленков пришел мне на помощь. Его жена, доктор медицины, заведующая отделением Института акушерства и гинекологии, уговорила пожилую опытную медсестру взять нас под свою опеку. И я собрала чемодан.

В Копенгагене наша команда была второй (потом подсчитали, что без нас с Пеплом она оказалась бы не выше третьего места). Я получила бронзовую медаль, уступив только Климке и Линзенгофф. «Бронза», завоеванная в таких условиях, была для меня дороже «золота». Но надо же было так случиться, что, когда мы проходили круг почета — как обычно, на галопе, — ушко моей медали, висевшей на тонкой ленточке, обломилось, и она упала в песок.

Я потом долго ходила по манежу, пытаясь ее найти, и не могла.