Путешествие в Русскую Америку. Рассказы о судьбах эмиграции

Сложен человек, из многого состоит. О чем думал израненный парень, когда решил не возвращаться? Испугался? Может быть. Был обижен, что о нем забыли? Вполне вероятно. Вера в правоту того, что делалось от имени народа в конце 30-х годов, ощущение сопричастности к своей стране, высокий патриотизм — вот с чем уходили на фронт поколения молодых людей. Может, и сидела в нем детская обида потерявшегося в страшных бурях войны московского мальчишки. Самбист, никогда ничего и никого не боялся, мечтал стать художником, рисовать подмосковные рощи… И вот в двадцать с лишним лет неизвестно, как жить и что делать… Может, решил поправить здоровье, переждать до лучших времен. Можно выдвинуть десятки версий, почему Лютиков поступил именно так, и все равно не угадать: жизнь сложнее наших схем и головных построений.

…Председатель Московской федерации самбо Владимир Алексеевич Жигалов, историк этого вида спорта и сам бывший борец, откликнулся живо и с интересом.

— Лютиков? Вроде встречалась мне такая фамилия. А может, путаю. Какие он вам имена называл? Так и сказал: Харлампиев и Андреев? И Чужакова помнит? Надо же! — восхитился Жигалов. — Значит, наш самбист, если помнит. Значит, человек нормальный.

— В каком отношении?

— Ну… сами понимаете, в каком. Предатель с советским человеком встречаться не станет, верно? Да еще имена называть. Одного не пойму, — напористо продолжал Владимир Алексеевич, — почему он к нам не приезжает?

— Не знаю, но вообще-то он небогатый человек, можно даже сказать — бедный.

— Бедный, говорите? Ладно, что-нибудь сообразим… И снова я ни о чем не спросил. Тогда казалось неловко, а сейчас жалею. И снова остается гадать, почему не приезжал столько лет. Видно, что-то он в себе сломал, переборол за эти годы. Или все силы уходили на борьбу за выживание? Как спросишь?

— Вот скоро уйду на пенсию, — словно отвечая на мои незаданные вопросы, сказал Лютиков, — займусь целиком живописью, первый раз в жизни. Приедешь, увидишь разницу.

…Он отвез меня в гостиницу. Остановил свой облезлый кабриолет у нарядного освещенного подъезда. Вышел. Мы попрощались. Потом вдруг рванулись друг к другу, обнялись.

На душе было тяжело.

* * *

Прошло несколько лет, мы снова встретились с Лютиковым. За это время в жизни Саши случилось много перемен. Нашлась его пропавшая, «захипповавшая» дочка, учится в колледже, примерно навещает отца по воскресеньям.

А отец женился, да, читатель, на Кэролл. А Кэролл — это уже иной социальный слой. И родители Кэролл, и дедушки, и прадедушки — процветавшие жители Сан-Франциско. И живет теперь Саша недалеко от залива, в самом престижном районе города, в старом, красивом доме, обшитом изнутри дубовыми панелями. Саша ушел на пенсию и занят теперь только живописью, и все стены большого трехэтажного дома увешаны его новыми картинами. Работает он все интересней и интересней, часто и резко меняя стиль письма.

Иногда Саша с Кэролл путешествуют, ездят в Европу, непременно встречаясь во Франции с той самой графиней, что когда-то, почти полвека назад, спасла ему жизнь.

— Саша, ну, а к нам в Москву когда же? — спрашиваю я.

— Да-да, — подхватывает радостно Кэролл, — в Москву, в Москву!

А Саша молчит, будто и не слышит. Нет у него никого в Москве, умерли все давно. Нету.

Как, вы не знакомы с Гарри?

Гарри Орбелян — могучее «бюро» дружбы и помощи всем гостям из нашей страны.

1

— Прилетели наконец-то, родненькие мои! — говорит хозяин кабинета и размеренно-быстро выходит из-за стола, раскрывает объятия. — Как я рад!

Мы в гостях у вице-президента Торговой палаты Сан-Франциско Гарри Орбеляна. Кругом — на столе, на стенах — фотографии, грамоты, документы: Гарри с советской делегацией, а вот Орбелян среди китайцев. Вот еще и еще группы людей.

Торговая палата — могучая организация, призванная охранять коммерческие интересы города в своей стране и за рубежом. Она привлекает в город денежные капиталы из других штатов и стран, старается, чтобы крупные мировые фирмы открывали здесь свои филиалы.

Хозяин кабинета занят международными связями. Орбелян ездит по миру, принимает делегации. Сан-Франциско — старый торговый порт, традиционно связанный со многими восточными странами.

— С кем ваш город особенно активно торгует, Гарри?

— Япония, Тайвань, Гонконг, Филиппины. С Китаем налаживается торговля. С Советским Союзом? Пока мало. Трудно торговать с Советским Союзом, все упирается в качество! На икре, на водке да на матрешках много не заработаешь. Обидно все-таки делается, японцы проиграли войну, тайваньцы вообще, что говорить, но ведь душат американцев на мировом рынке, буквально душат. Качеством. И все равно каждый год раза по три приезжают в Сан-Франциско от них делегации. Зачем? «Вы говорите, мы продаем больше, чем у вас покупаем? Вот, привезли деньги, хотим у вас кое-что купить». И покупают. Я кручусь, помогаю. Разве не обидно?