— А вы знаете, — говорит уже у ворот отец Василий, — у нас в Белграде есть Иверская часовня. Она построена в память разрушенной московской. Только московская была пять на пять метров, а наша — семь на семь. Но точная копия, такие же звезды, такая же крыша. Вам стоит зайти посмотреть.
Прощаемся, обмениваемся адресами. Надеемся скоро увидеться. Или здесь, в Белграде, или в Москве.
Мы так и не повидались. Но я часто вспоминаю отца Василия. И думаю о том, скольких документов лишилась бы наша отечественная история, если бы в разных углах мира не жили такие подвижники-собиратели, как отец Василий. И вот еще о чем я нередко задумываюсь: как много таких вот небольших, пестрых по своему составу русских музеев рассеяно по всему свету. Практически они совершенно неизвестны ни нашим советским историкам, ни музейщикам.
…Маленькие самодеятельные музеи, созданные либо усилиями одного человека, либо группой энтузиастов… Какое сильное впечатление они производят! Сами их недостатки с общепринятой музейной точки зрения: разнородность и разрозненность экспонатов, их «ненауч-ность» — создают совершенно особую атмосферу абсолютной подлинности, быстротечности жизни, неприкаянности, упрямого желания сохранить память, несмотря ни на что.
Сколько в этих музеях запечатлено давно отшумевших событий, сколько трагедий! Имена громкие, всемирно знаменитые и совсем безвестные люди. И все вместе — огромное полотно жизни тех двух миллионов, что покинули или вынуждены были покинуть Родину в первые послереволюционные годы.
Эти пожелтевшие ящики с документами, и на боках, часто дрожащей старческой рукой, надписанные имена их владельцев, эти коробки с неопубликованными дневниками и мемуарами… Они стоят вдоль стен в маленьких комнатах, пыльные, большей частью не разобранные и не описанные. В каких только частях света не доводилось видеть подобные картины! Эти непрочные ящики, эти коробки из-под виски, джина, апельсинов… Судьбы, судьбы, судьбы… Непрочитанное, неизученное, принесенное после смерти владельца родственниками, присланное откуда-то из глубинки той или иной страны.
Что-то принесено, прислано, сохранено. А сколько выброшено, сожжено, спущено в мусоропровод?
Американцы и те, кто стал американцами, особенно быстры на скорую расправу со своим прошлым. Сама американская жизнь, динамичная, подвижная, с частой сменой городов, домов, квартир, предполагает отсутствие лишнего багажа. Мебель? Выгоднее продать ее за гроши, чем отправлять контейнером в другой конец страны. Бумаги, старые семейные архивы? При переездах это тоже докука. Сколько раз на уличных распродажах, на так называемых ярд-сейлах (распродажах во дворах домов) мы натыкались на старинные альбомы, на фотографии дедушек и бабушек, в том числе на фотографии выходцев из России. Чаще всего это были документы начала XX века. И на фотографиях, на их оборотной стороне нередко можно было прочитать посвящения, написанные выцветшими чернилами, пространные, сентиментальные, как и было принято в те времена. Странно в центре Нью-Йорка в жаркий день читать эти надписи на русском языке, разглядывать чинные семейные группы. Хочешь — купи: доллар, пять, двадцать, в зависимости от качества и «красоты» фотографии. Есть люди, которые коллекционируют старые фото. Но чаще всего их скупают дизайнеры — для оформления магазинов в стиле ретро. Допустим: за витриной копошатся живые щенки. А перед ними — пожелтевшие фотографии и отдельных людей, и семейных пар. Все — с собаками. Или: парикмахерская, и в витрине дамы в длинных платьях, замысловатые прически. Может, среди них есть и русские люди? Даже наверняка. А кто они, эти люди? Неизвестно.