Чтобы не двигаться по кругу, решаю попеременно сворачивать то влево, то вправо. Продолжаю идти на ощупь. Не почувствовав ногой твердой опоры, не делаю ни шага. Каждые пять-шесть шагов зажигаю спичку, но затем — реже, только через двадцать шагов, поскольку коробка заметно пустеет.
Проход слева, проход справа. Лестница. Нет, всего лишь четыре ступеньки. Теперь прямо, только прямо. Никаких ответвлений больше нет. У меня остается единственная спичка. Кругом темнота. Но все громче становится странное пиликанье, какое-то писклявое повизгиванье. Или, может, это скрип шагов? Позади меня? Нет, видно, это я иду по направлению к ним. А может, это все-таки они идут мне навстречу?
Нет, это вовсе не шаги. Где-то булькает вода, плещется, шумит. Я приближаюсь к ней. А если зажечь спичку, последнюю?
Неожиданно передо мной на полу прохода грязной овечьей шкурой расстилается блеклое светлое пятно. Лунный свет сверху? Нет, это, наконец, лестница, ведущая вниз, к свету, туда, где булькает вода. Ощупью, ступенька за ступенькой я спускаюсь вниз. Теперь уверенно. Это не окно, а наверняка выход. Так светло, будто снаружи светит опрокинутая в молочные облака луна.
На этом молочном фоне что-то шевелится. Для человека слишком маленькое. Четвероногое? Оно возится там, будто разделывается с добычей; может быть, там у него нора? Какое же животное это могло бы быть? А не водятся ли здесь, как и в Осетии, волки? Или же это медвежонок или большая собака?
Вдруг среди шума воды и возни четвероногого я слышу речь. Снова ночные голоса Вардзии? Нет, нет, это голос человека. На ходу зажигаю последнюю спичку и вижу внизу перед собой склонившуюся фигуру Элисо.
Нисколько не удивившись, она поднимает голову кверху.
— Посмотрите вон туда, наверх! — показывает она.
Ничего не понимая, я смотрю вверх и к своему ужасу замечаю там щель для тайных падающих ворот.
— Ради бога, стойте! Ни шагу дальше!
Тесно прижимаясь к неровной поверхности стены, я торопливо спускаюсь по оставшимся ступенькам к Элисо; спичка гаснет.
— Ну как, страшно? — насмешливо шепчет Элисо.
Я бросаюсь в темноту, и мне удается ухватить ее за локоть. Не знаю, страх ли это за нее или раздражение, вызванное ее насмешками, но я резким рывком поднимаю ее к себе наверх, подальше от опасных ступенек.
Лунным серебром светится Мтквари. Мы видим ее, когда подходим к окну портика. Редкая полоска леса — у подножия гор и неуклюжие высокие кустарники на берегу отбрасывают узкие тени на жемчужно-серую землю. Из сверкающих вод реки то там, то здесь поднимаются необычные фигуры — всадники в черных папахах и женщины в белом. Они собираются в группы, кажется, весело переговариваются…
— Сейчас они выстраиваются к торжественному шествию, — говорит Элисо…
— И они выходят… сюда, к городским воротам Вардзии! — добавляю я, заразившись ее грезами.
Она еле заметно качает головой, ее волосы спадают с висков и закрывают лицо.
— Нет, там внизу их уже ждут паланкины, стоят оседланные кони, они двинутся в поле.
— Для чего?
— Там в честь Руставели, который недавно завершил свою поэму, состоится большой турнир.
— Турнир? А Тамара тоже там будет?
Элисо замолкает, смотрит на долину, а потом рассказывает мне легенду о турнире в честь поэта…
"Это был прекрасный солнечный день. Самые меткие рыцари Грузии, самые смелые воины, лучшие всадники, музыканты и поэты собрались на этот турнир.
В окружении блестящей свиты, кавалеров и дам царица Тамара восседала под дорогим, расшитым золотом балдахином, установленным на возвышенном месте.
Начались соревнования по джигитовке, метанию копья, были проведены поединки, а музыканты состязались на самых различных инструментах. Героем дня был Руставели. Не только потому, что турнир был организован в его честь, а и потому, что он оказался самым метким стрелком, самым ловким наездником и самым лучшим музыкантом.
Победителей ожидали почетные призы: кинжалы и сабли с богато украшенными ножнами, бархатные одежды и другие дары. Затем царица объявила: "Тот, кто захочет завоевать последний, самый дорогой почетный приз — золотой венец, должен пронзить стрелой яблоко, которое я собственной рукой буду держать над своей головой".
После того как герольды объявили об этом, среди народа послышался ропот: царица не должна подвергать себя такой опасности, неметко пущенная стрела может ранить ее или даже убить, а это принесет народу неописуемое несчастье.
Самые ловкие стрелки из лука, посоветовавшись между собой, подошли к царице и на коленях стали просить ее о том, чтобы она отменила состязание; на тот случай, если оно не будет отменено, они заранее просят прощения за то, что не смогут решиться принять в нем участие. "Ни у кого из нас не дрогнет рука, если ты, повелительница, дашь указание лишить самого себя жизни. Твоя же кровь, пролитая даже по воле случая, навлекла бы вечное проклятие на нас и наших детей. Поэтому мы просим тебя, повелительница, отврати от себя и от нас роковую опасность, отмени страшную затею!" — так они говорили с царицей.