Путешествие одиннадцатое

Утром, разглядывая себя в зеркало, я увидел на груди, чуть ниже левого наплечника, маленький меловой крестик, и словно пелена упала с моих глаз. Этот человек хотел меня предать — и для этого пометил! «Негодяй! Негодяй!» — мысленно повторял я, лихорадочно соображая, что предпринять. Стереть клеймо Иуды было секундным делом, но это меня не удовлетворило. «Наверное, он уже донес, — думал я, — и теперь начнут искать неизвестного липняка, очевидно, заглянут в свои списки, первым делом займутся наиболее подозрительными, и уж обо мне-то не забудут». При мысли о допросе меня стала бить дрожь. Надо было как-то отвести от себя подозрение. Способ нашелся быстро.

Целый день я просидел на постоялом дворе, для камуфляжа издеваясь над телятами, а чуть стемнело, вышел в город, спрятав в руке кусочек мела. Я наставил что-то около четырехсот крестиков на железных прохожих — каждый, кто мне встречался, был помечен. Около полуночи, немного успокоившись, я вернулся на по-стоялый двор и только тогда вспомнил, что кроме того Иуды, с которым мы беседовали, в кусты прошлой ночью лазили и другие алебардиты. Это дало мне пищу для размышлений. И тут меня осенила на редкость простая идея. Я вышел за город к ягоднику. Около полуночи снова явились железные болваны. Постепенно они разбрелись, и только из окрестного кустарника доносилось торопливое сопение и чавканье яростно жующих ртов. Потом поочередно защелкали забрала и вся обожравшаяся ягодами компания потихоньку вылезла из кустов. Я пристроился к ним, — в темноте они приняли меня за одного из своих, — и, на ходу, начал мелом ставить на панцирях тех, до кого мог дотянуться, маленькие кружочки, a у ворот алебардуры сделал поворот кругом и пошел на свой постоялый двор.

Назавтра я уселся на лавочку перед казармами, ожидая, когда выйдут те, у кого есть увольнительные в город. Заметив одного алебардита с колечком на лопатке, я пошел за ним, а когда мы вышли на улицу, где, кроме нас двоих, никого не было, стукнул его перчаткой по плечу, так что он зазвенел, и сказал:

— Именем Его Индуктивности! Следуй за мной!

От испуга он весь залязгал и без единого слова заковылял позади меня. Я запер дверь комнаты и стал отвинчивать ему голову вынутой из кармана отверткой. На эту процедуру ушел ровно час. Я снял железный горшок шлема, и перед моими глазами появилось неприятно побледневшее от длительного пребывания в темноте худое лицо с вытаращенными от страха глазами.

— Ты липняк?! — рявкнул я.

— Так точно, ваша милость, но…

— Что «но»?!

— Я ить зарегистрированный… присягал на верность Ево Индуктивности!

— Давно? Говори!

— Три… три года назад… сударь… за что… за что меня…

— Погоди, — сказал я, — а ты знаешь иных каких-нибудь липняков?

— На Земле? Уж знам, ваша милость, будьте ласковы…

— He на Земле, болван, здесь!

— He, где же! А! Ежли надыбаю, на одной ноге донесу, ваша ми…

— Ну, ладно, — сказал я. — Можешь идти. Башку сам себе приладь.

Я сунул ему в руку все его винтики и выставил за дверь, — слышно было, как он трясущимися руками напяливает свой горшок, — а сам сел на кровать, весьма удивленный своим открытием.

Всю следующую неделю у меня была масса работы. Я забирал на улице прохожих, — всех, кто попадался мне на глаза, — вел на постоялый двор и там отвинчивал им головы. Интуиция не обманула меня: все до единого были людьми! Я не обнаружил среди них ни одного робота! Постепенно у меня рождался апокалиптический образ…

Этот Калькулятор — сатана, электрический сатана! Какой ад народился в его раскаленных проводах! Планета была сырая, ревматическая, для роботов — в высшей степени нездоровая. Они должны были массово ржаветь, возможно, с течением времени стало все больше не хватать запасных частей. Роботы начали болеть и один за другим попадали на обширное пригородное кладбище, где только ветер позванивал истлевшими железными пластинами. Тогда, видя, как тают ряды его подданных, видя опасность, угрожающую его власти, Калькулятор выкинул гениальный трюк. Из врагов, из посланных на верную гибель шпионов, он начал создавать собственное войско, собственную агентуру, собственный народ! Ни один из разоблаченных шпионов не мог его предать — ни один не отважился бы установить контакт с другими людьми, так как не знал, что они не роботы, а если бы даже узнал это о ком-нибудь, то боялся бы, что при первой же попытке контакта тот его выдаст, точно так же, как намеревался сделать первый, переодетый алебардитом человек, к которому я неожиданно подошел в кустах.

Калькулятор не довольствовался нейтрализацией врагов — он каждого превращал в борца за свое дело и принуждал выдавать других, вновь присланных людей, демонстрируя еще одно доказательство своей дьявольской хитрости. Кто же мог лучше отличать подосланных людей от роботов, чем сами эти люди, которые знали подоплеку всех операций второго отдела.