Путь зла

Таким образом, для адекватного понимания феномена демократии необходимо четко разделять формальное право и реальные возможности граждан. В этом плане демократия ничем не отличается от тоталитаризма или авторитаризма: при всех трех вариантах социально–политического устройства народ имеет лишь формальное право на власть, а фактически она принадлежит узкой группе избранных.

Кроме этого, в условиях греческой демократии отсутствовало и социальное равенство. Уже в гомеровскую эпоху общество полиса было четко стратифицировано. Дифференциация происходила как горизонтально (по принадлежности к филе[135]), так и вертикально (по социальному положению[136]). При этом гражданские права имели лишь члены фил, что создавало ситуацию, при которой значительная часть жителей древнегреческих полисов была абсолютно бесправна. Таким образом, в первом случае происходила самоизоляция аристократии, как собственника политической власти, а во втором — социальная самоизоляция граждан, как собственников земли. Поэтому быть гражданином и, значит, владеть определенными правами мог лишь человек, обладавший собственностью (прежде всего — земельным ойкосным участком) или, как это стало позже, определенной суммой денег. Человек без собственности (земли) и без денег в условиях греческой демократии был абсолютно бесправен, т.е. его реальное социально–политическое положение было подобно положению раба[137].

Во время расцвета греческой демократии социальная дифференциация граждан основывалась на размере их прибыли, что фиксировалось законодательно. Солон кодифицировал устоявшиеся нормы, подтвердив разделение граждан на 4 социальные категории: к первой (высшей) относились граждане с годовой прибылью более 500 медимнов; ко второй те, которые имели доход более 300 медимнов; к третьей те, у кого он был не ниже 150; и к четвертой причислялись граждане, имевшие очень мало земли или вообще ее не имевшие.

Эта социально–имущественная структура, в свою очередь, стала несущей конструкцией политической организации полиса. Его законы юридически оформляли ситуацию, при которой лишь эвпатриды могли занимать высшие государственные должности, отдавая менее значимые административные посты среднему классу и лишая всякой возможности принимать участие в государственном управлении как мелких землевладельцев, так и неимущих граждан.

Та же самая ситуация повторилась и в Великобритании при установлении системы демократических выборов, впоследствии ставшей матрицей современной демократии. Право принимать в них участие имели лишь англичане, прибыль которых от недвижимости в год составляла не менее 600 ф. ст. или 200 ф. ст. — от торговых и финансовых операций. В 1717 году из пятимиллионного населения Англии таких было не более 250 тысяч человек. О том, что собой представляла английская демократия того времени, говорит то, что в «1793 году 306 членов палаты общин были избраны 160 избирателями. Избирательный округ Питта Старшего, Оулд Сарум, состоял из одного дома, однако от него были делегированы два депутата» [32, с. 543]. При этом парламентские выборы изначально не имели ничего общего не только с волеизъявлением всего народа, но и той четверти миллиона граждан, которые получили право формировать нижнюю палату парламента. В провинциальных избирательных округах вопрос об избрании того ли иного кандидата решался лендлордом, от которого зависели избиратели. Почти половина «депутатов» вообще не избиралась, а проходила в парламент от так называемых гнилых городков — небольших населенных пунктов, которые были собственностью местного лорда. Там он просто назначал члена парламента, как правило, продавая эту должность за 1,5–2 тыс. ф. ст.