Мерлин никогда не пропускал казалось бы мелких деталей окружающего их мира и часто строил на них свои уроки. Однажды, когда они с Артуром бродили по лесам, с соседней сосны донесся сварливый голос сойки.
— Остановись и послушай, — сказал Мерлин.
Сойка оказалась нервной, суматошной птицей. Отчитав двух незваных гостей, она перелетела на другую ветку, чтобы можно было получше их разглядеть, но через несколько секунд, опять чем-то недовольная, перебралась на третью. Затем, забыв, казалось, об их присутствии, она спрыгнула на землю и занялась шишкой. Еще через несколько секунд она стала плескаться в небольшой лужице, прогнав оттуда серого вьюрка, потом начала что-то выклевывать из куска гнилой коры.
— Что ты можешь сказать о таком способе жизни? — спросил Мерлин.
— Очень мало, — ответил Артур. — Она ведет себя как безмозглый волан, который не имеет ни малейшего понятия, куда полетит дальше.
— Так кажется, когда создание живет, полагаясь исключительно на волю Бога, — сказал Мерлин. — Эта птица проводит все дни, беззаботно следуя своим порывам, одному за другим, не задумываясь о будущем, и при этом, как ты мог заметить, ей не так уж и плохо живется.
Жизнь по своей природе включает как порядок, так и хаос. Из беспорядка возникают определенные формы, которые опять растворяются в нем. Ваше тело на определенных уровнях полностью хаотично — с каждым вдохом в вашу кровь входят кружащиеся атомы кислорода, каждую клетку заполняют кишащие ферменты и протеины, даже работа нейронов вашего мозга — не что иное, как никогда не стихающая электрическая буря. И тем не менее этот хаос — обратная сторона порядка, потому что нет никаких сомнений в том, что наши клетки — это шедевры организованных функций и что деятельность мозга ведет к вполне связным мыслям.
Хаос и порядок так тесно связаны между собой, что их невозможно разделить. "Вы сначала должны были быть хаосом, прежде чем стать танцующей звездой", — говорил Мерлин. И это правда в буквальном смысле, потому что зарождению галактик предшествовали кружащиеся примордиальные газы, из которых когда-то состояла Вселенная. Сначала эти газы вообще не обладали никакими отличительными особенностями, кроме едва заметной тенденции взаимного притяжения. И этого ничтожного намека на гравитационную силу оказалось достаточно, чтобы послужить началом цепи событий, которые в конечном счете привели к возникновению человеческой ДНК, молекулы настолько сложной, что нарушения любой из трех биллионов ее генетических единиц достаточно, чтобы определить разницу между жизнью и смертью.
Каждый ведет постоянную борьбу с порядком и беспорядком и в личном масштабе. Все, что нас окружает, имеет тенденцию портиться: то, что было свежим и пригодным, постепенно разлагается; то, что было молодым, стареет и умирает. "Смерть — это иллюзия, — утверждает Мерлин, — но та борьба, которую смертные поднимают перед лицом смерти, вполне реальна. На самом деле ни один из смертных не знает, что такое смерть, и все же надвигающееся событие кажется им настолько страшным, что они сопротивляются ему изо всех сил, не отдавая себе отчета в том, какой жуткий беспорядок и хаос они этим создают".
Волшебник знает, что жизнь всегда организуется изнутри. Та же едва уловимая сила гравитации, которая из хаоса создала мириады танцующих звезд, присутствует на каждом уровне. О розе можно с уверенностью сказать, что из нее вырастет роза, даже если ее семена по внешнему виду не слишком отличаются от других семян, и единственно в чем состоит их уникальность, это в крошечных завитках ее сдвоенной нити ДНК. Однако мы, люди, настолько обеспокоены тем, чтобы все было как надо, что тратим массу времени и усилий на то, чтобы доказать свою уникальность.
— Ну и что, что птицы живут, ни о чем не думая, или что роза всегда роза? — спросил Артур. — Они не обладают умом, поэтому у них нет выбора — они могут быть только тем, что они есть.
— Действительно, вы, смертные, обладаете свободной волей, — ответил Мерлин, — но вы слишком высокого о ней мнения. Я живу, не делая выбора, и нахожу, что это куда более счастливая жизнь.
— Не делая выбора? Но ты принимаешь те же решения, что и я, — запротестовал Артур.