Путь вниз

В конце концов, а было уже начало десятого, он убедил себя в том, что единственный рациональный поступок, который он может совершить, ~ это переждать бурю. Он пережил немало буранов, а ему уже пятьдесят лет, – они всегда заканчивались благополучно, разве что там или здесь поломает забор, или в худшем случае болит спина после того, как пришлось поработать лопатой, расчищая снег, прекращается подвоз хлеба и молока и тому подобное. Но бури стихали, на небе вновь сияло солнце, снег с дорог был убран. Нет, он был прав, сделать ничего нельзя, можно только занять себя хорошей книгой и наблюдать за тем, как все пойдет дальше, и он скинул пальто, вернулся к дивану и принялся было за книгу, когда услышал скрип половиц и взглянул вверх.

В дверях, засунув руки в карманы, стояла Берн. Скудное освещение озаряло ее волосы, настолько белые, что они напомнили ему о смерти. Она протянула в его сторону ладони в робком жесте подчинения, дружелюбия, приглашения.

– Бак заснул, – проговорила она.

– Уже? – На его коленях лежала книга, и указательный палец левой руки замер на том месте, где он закончил читать. – Как быстро.

– Путешествие было долгим.

– Да, – сказал он, сам не зная почему.

Внезапный порыв ветра ударился об угол дома, залепив оконные стекла хлопьями снега.

Она уже была в комнате и в нерешительности застыла вблизи дивана.

– Я… я только хочу сказать, что мне вовсе не хочется спать, и я подумала, что было бы здорово, вы понимаете, просто посидеть у огня… недолго, конечно.

– Пожалуйста, – откликнулся он, и она присела у огня на корточки, откинула голову назад, чтобы расчесать волосы, и прошло немало времени – минут пять или десять, он не смог бы сказать точно – прежде чем она заговорила вновь. Он заложил страницу книги, когда она обернулась и сказала тихим шепотом:

– У Бака депрессия. Я хочу сказать, он болен.

Ее лицо было открытым и красивым: высокий лоб, нос юриста или поэта. Оно ошеломило его – настолько красивым, новым и мимолетным было это видение в его гостиной. Снег стучал в окна. Старая собака громко выпустила газы.

– Не может быть, – начал говорить Джон и заколебался. – Что вы подразумеваете под депрессией? В чем ее причина?

Она пристально взглянула, сосредоточив на нем ясный, неподвижный взгляд, который, казалось, говорил ему обо всем – навевал эротические, сумасшедшие мысли, но потом она опустила глаза.

– Он думает о том, что умрет.

Внезапно что-то сжалось в нем, что-то глубоко внутри но он не обратил внимания на это. Он собирался сказать: «Не говорите глупостей», но вместо этого решил произнести что-нибудь не столь резкое.

– Конечно, он умрет – сказал он. – Я имею в виду, что страх его рационален. Все мы умрем.

Он пристально посмотрел ей в глаза, осознавая себя оплотом стабильности и мудрости, и добавил, пытаясь улыбнуться:

– В конце концов… Взгляните на меня, мне уже пятьдесят. Но Бак и вы – дети, вы оба, о чем вам беспокоиться. Впереди у вас длинный путь. Забудьте об этом, наслаждайтесь жизнью, танцуйте под музыку жизни.

«Танцуйте под музыку жизни?» Фраза только что возникла у него в голове, и теперь он почувствовал себя немного глупо, немного необычно, но также ощутил, что обаятелен и мудр, все его существо наполнилось любовью и, может быть, страхом, так что он готов был вскочить с дивана и обнять ее.

Единственная проблема была в том, что ее уже не было рядом. Она что-то услышала, и он услышал тоже, что-то закричал Бак, ветер скрежетал по стеклу, вздымался как привидение и безмолвно исчезал в черной дыре прихожей. С минуту Джон глядел вокруг себя, прислушиваясь к малейшим звукам. Снег постукивал по крыше, по водосточному желобу, по оконной раме. Постанывала во сне собака. Он рассеянно взглянул вниз, увидел книгу на коленях, перевернул страницу, на которой остался след его руки, и вновь погрузился в чтение.