— Да, Николай Павлович, я имею в виду особу, которая через сорок дней после смерти государыни Марии Александровны заставила царя пойти с нею под венец. И мы хорошо знаем о тех, кто постоянно бывает в покоях княжны Юрьевской.
Услышав эту фамилию, Игнатьев нахмурился, хотел что-то сказать, но потом махнул рукой и промолчал…
— Уважаемый Николай Павлович, — продолжил я, — нас не очень беспокоят амурные увлечения государя. Как мужчина, я понял бы его. Опасно то, что княжна Юрьевская уговаривает царя, и практически его уже уговорила, короновать ее и признать наследником не всеми нами уважаемого Александра Александровича, а юного Гогу Юрьевского.
Игнатьев возмущенно взмахнул руками:
— Да быть этого не может!
— Может, Николай Павлович, может. И это все при том, что в нашей истории меньше чем через четыре года государя не стало…
— Он умрет? — воскликнул изумленный Игнатьев.
— Его злодейски убьют те, кого у нас называют террористами, а у вас — нигилистами, — сказал я. — В той истории императором станет цесаревич Александр Александрович, а вот во времени, в котором появились мы, все пойдет по-другому.
Вполне возможно, что силы, вознамерившиеся подчинить нас, если, конечно, мы будем одной из губерний Российской империи, смогут это сделать. Они могут также убить и цесаревича. На трон, в обход всех сыновей от первого брака, взойдет малолетний Гога Юрьевский, регентшей при нем станет его мать. А мы знаем, что эта особа падка на подарки, и поверьте нам, иностранные державы, в первую очередь Британия, не пожалеют миллионы для того, чтобы нейтрализовать нашу эскадру и овладеть нашим оружием. Мы, естественно, сделать это откажемся, и на просторах Российской империи начнется новая Смута, по сравнению с которой Смута времен Лжедмитрия покажется детской шалостью.
— Это ужасно! — воскликнул Игнатьев. — Надо немедленно предупредить об опасности государя.
— Он будет предупрежден полковником Антоновой, она взяла с собой документы по «делу первого марта». Но взамен арестованных злодеев появятся новые. Вполне возможно, что они будут лучше подготовлены, да и к тому же вооружены и обучены на британские деньги.
— Что же вы предлагаете? — немного успокоившись, спросил у меня Игнатьев.
— Николай Николаевич, я предлагаю то, что, собственно, совсем недавно вы предлагали мне. А именно — встретиться с цесаревичем. В нашей истории он оказался правителем честным, строгим и умным. Народ дал ему прозвище «Миротворец».
— А что вы хотите предложить ему? — Игнатьев задумался, тщательно взвешивая все за и против моего предложения.
— Мы хотим его познакомить со всеми документами, подчеркиваю,
— А государя вы разве не желаете проинформировать о будущем в полном объеме?
— Николай Павлович, голубчик, скажите только честно, а вы уверены в том, что информация, в полном объеме полученная от нас государем, не станет через какое-то время известна недругам России?
Игнатьев задумался. Потом снова раскурил потухшую было сигару, посмотрел мне в глаза и со вздохом произнес:
— Нет, Александр Васильевич, я в этом не уверен…
— Тогда, Николай Павлович, нам крайне необходимо встретиться с цесаревичем.
Игнатьев встал, отряхнул с сюртука табачный пепел и ровным твердым голосом сказал мне:
— Александр Васильевич, я обещаю представить вас цесаревичу в самое ближайшее время. Только подскажите, как вас лучше отрекомендовать ему.
— Николай Павлович, нам хорошо известна страсть Александра Александровича к коллекционированию. В конце своего царствования он передаст все купленные им картины и предметы антиквариата специально созданному в Санкт-Петербурге музею, получившему имя монарха. Этот музей существует и в XXI веке, правда, называется он теперь «Русским музеем».
Предложите цесаревичу встретиться с одним французским антикваром, только что прибывшим из Стамбула, который готов предложить ему весьма любопытные предметы старины из султанского Сераля. Этим антикваром буду я. Будьте покойны — что предложить Александру Александровичу, мы найдем…