Путь в Иерусалим

Арну пришлось долго сдерживать себя, прежде чем спокойно ответить отцу. Он как можно мягче предложил, что сменит своего коня на одного из этих медлительных вороных жеребцов, но меч не отдаст ни за что на свете. Уж лучше ему остаться вовсе без меча. И Магнусу пришлось отступить. Он был не совсем доволен, но все же удовлетворился тем, что, по крайней мере, конь его сына не вызовет издевательских ухмылок.

И вот наконец рать Фолькунгов выехала из Арнеса, направляясь на общий тинг гетов. Этот тинг назывался теперь ландстингом, потому что король Карл сын Сверкера лично участвовал в нем — впервые за два года — и ему приходилось выбирать между войной и миром.

Впереди всех ехал вождь дружины, и на высоком его копье реял флажок Фолькунгов. За ним скакали бок о бок Биргер Бруса и Магнус сын Фольке, одетые в серебристо-синие цвета, закутавшись в свои широкие плащи, подбитые мехом куницы. На головах у них сверкали островерхие шлемы. Слева у седла они прикрепили свои щиты, на которых был изображен золотой лев Фолькунгов, поднявшийся для битвы. Далее следовали Эскиль и Арн, одетые и вооруженные так же, как и главы рода, а за ними — двойной строй дружинников, и у всех — копья с цветными флажками Фолькунгов, реявшими на ветру.

Столько же Фолькунгов должно было примкнуть к ним из южной и западной части страны, а под Скарой они должны были объединиться с Эриковым родом, чтобы продемонстрировать, когда приедут сильнейшими на тинг, что война будет стоить королю Карлу слишком дорого, если он наживет себе врагов из рода Фолькунгов и Эрика, ибо эти два рода были связаны не только кровными узами, но и общим стремлением не подчиняться. Тинг гетов должен был проходить возле королевской усадьбы в Аксевалле.

Двое юношей, если бы это были не Эскиль и Арн, скача бок о бок, обсуждали бы дорогой борьбу за власть, в которой они участвовали. Но Эскиль предпочел поведать Арну о делах в Норвегии.

Арн ехал задумчивый, молчаливый. Таким он был с тех пор, как вернулся из Варнхема. На следующее утро после пира в Хусабю он немедля поскакал в монастырь, чтобы исповедаться у отца

Генриха, а когда наконец приехал домой, то угрюмо взялся за переделку шлемов для себя и брата. Снаружи все осталось по-прежнему, но внутри эти шлемы были утеплены войлоком, так что теперь ему и Эскилю не грозило отморозить себе уши.

Негоже двум братьям молчать всю дорогу, думал Эскиль. Сообразив, что ему надо первому сломать лед, он заговорил о том, что его больше всего заботило. Так легче было бы выпытать у Арна, что того угнетает.

А потому Эскиль начал рассказывать о норвежских делах, которые шли хорошо, ибо им с отцом удалось оставить владения за одним родом и к тому же получить за них много норвежского серебра, что как нельзя лучше для Арнеса. И главное, удалось совершить продажу без всяких распрей и недовольства.

Гораздо больше Эскиль думал теперь о другом — о вяленой рыбе, которую в Норвегии называют сушеной треской. В море у берегов Северной Норвегии водится множество рыбы. В одном местечке, которое называется Лофотены, ее ловят в огромных количествах — больше, чем успевают съесть и продать по всей Норвегии, и потому там теперь много сушеной трески. Ее можно дешево купить, перевозится она без труда и прекрасно хранится, не портясь, пока не размочишь ее в воде. Эскиль горел желанием закупить эту норвежскую треску и потом продавать ее в землях гетов. Надо ведь соблюдать церковные посты, и самый длинный из них — сорокадневный пост перед Пасхой, когда не дозволяется вкушать мясо. А той рыбы, которую можно выловить в морях и озерах Геталанда, не хватит на всех — особенно тем, кто живет вдали от озер, например в городах Скара и Линчепинг.

К удивлению Эскиля, Арн сразу же дал понять, что ему знакома эта рыба, хотя называл он ее не сушеной треской, a kabalao. Арн сказал, что ел ее не только в пост, этой рыбой часто питались в монастыре. Арн считал, что если бы убедить горожан в полезности вяленой рыбы, — что дело не простое, так как сам он невысокого мнения о горожанах, — то это наверняка принесло бы много серебра первому, кто возьмется за дело. Все сказанное — чистая правда: рыбу удобно хранить, перевозить и употреблять в пищу, она вкусная, а потребность в хорошей еде вырастает, особенно в пост и долгие зимы. Когда, разумеется, люди живут не в монастырях.

Эскиль обрадовался несказанно: он был уверен в том, что затевает прибыльное дело и вскоре получит много серебра. Он уже видел перед собой орды неряшливых горожан, которые жадно поглощают его рыбу, и тут же решил послать к норвежским родичам повозку с крупным заказом на треску. За рыбой — большое будущее, в этом нет никаких сомнений.