Путь в Европу

Иван Крастев:

Да, и с тех пор он составлял в среднем 5,2% в год. Притом заметьте, что своих энергетических ресурсов у нас нет, мы их вынуждены покупать, причем по растущим ценам. И если мы до сих пор отстаем по основным экономическим показателям от других стран Евросоюза, то прежде всего потому, что дольше других были подвержены иллюзиям относительно возможности особого болгарского пути. За эти иллюзии пришлось дорого заплатить.

Можно ли, однако, утверждать, что вступление в Евросоюз и стабильный экономический рост сопровождаются ростом социального оптимизма в болгарском обществе? Нет, пока это утверждать нельзя. Конечно, процент людей, считающих, что они справляются с жизнью, в последние годы растет. Тем не менее у населения нет ощущения, что страна одержала какую-то большую победу. Скорее доминирует ощущение потерь. Причем дефицит оптимизма наблюдается в самых разных социальных группах.

Если вы говорите, например, с пенсионерами, то они сравнивают свою нынешнюю жизнь с тем, как они жили до 1989 года, и оценивают произошедшие с тех пор перемены однозначно негативно: «Мы ничего не приобрели, только потеряли». Но и те, кто от реформ явно выиграл, тоже настроены скептически. Потому что они сопоставляют свою жизнь не с тем, что было в Болгарии двадцать лет назад, а с тем, что есть сегодня на Западе: «Ну и чего мы достигли?»

Такие вот массовые настроения. В стране после потрясений 1997 года был общественный консенсус относительно безальтернативности нашего движения в Европу. Сегодня мы в Европе. Но тот переходный консенсус переживает кризис.

Евгений Ясин: И что это означает? Появляется желание вернуться в социализм?

Иван Крастев:

Есть группы людей, которых такое желание не покидало никогда. Но в целом для болгарского общества оно нехарактерно. Разочарование в переменах проявляется в другом.

В массовом сознании произошла своего рода историческая реабилитация периода 1945—1989 годов: 70% наших граждан сегодня склонны оценивать его скорее позитивно, чем негативно. Возможно, это связано в том числе и с тем, что в последние десятилетия своего существования коммунистический режим в Болгарии особой жесткостью не отличался, представляя собой разновидность того, что называют «гуляш-социализмом». Поэтому, кстати, в начале 1990-х очень трудно было достичь согласия относительно реформ: не надо радикально менять то, говорили многие люди, что само по себе не так уж плохо. Но потом, под влиянием обвального кризиса, возник консенсус по поводу безальтернативности движения в Европу, что повлекло за собой не только массовое отторжение посткоммунистической реформаторской «постепеновщины» в духе экс-коммунистов, но и возросшее неприятие предшествовавшего коммунистического периода.

И вот теперь, когда мы переживаем кризис переходного консенсуса, этот период реабилитируется. Однако возвращаться в него или, точнее, повторять коммунистический эксперимент хотят сравнительно немногие.

Евгений Ясин: Такой кризис наблюдается и в некоторых других странах, с представителями которых мы встречались и в которых показатели уровня и качества жизни повыше, чем в Болгарии. И они говорили о том, что это затрудняет проведение реформ в тех сферах, в которых они еще не проведены, – прежде всего в здравоохранении и образовании.