Путь в Беловодье

Ник Веселков погиб год назад. Остался лежать с дыркой во лбу в особняке Сазонова. А между тем и Гавриил Черный, и Чудодей уже сегодня, наяву, а не в колдовском трансе, говорили о Медоносе как о живом. Знак колдовской Медоноса висел над особняком. Там на пустыре колдованы тоже поминали огненного колдуна… Так что же получается? Не погиб Ник в том особняке? Отвел пулю, притворился мертвым, знал, что водный колдун побоится до него, колдуна огненного, даже коснуться? Сильному огненному колдуну пулю остановить не проблема: огнестрельное оружие – его стихия. Да только сомнительно, что Ник Веселков был сильным колдуном.

Роман провел ладонью по лицу. Ну их в болото всех! Чтоб они утопли. Надя – вот главное. Если колдун сейчас погрузится в воспоминания, то увидит, как воскреснет Надя.

Сейчас он воскресит Надю… Сейчас… Роман весь дрожал от нетерпения, предвкушая свой счастливый сон. Еще несколько часов видений, и он узнает все, как было – до конца.

Он уже готов был к бегству в прошлое, но в дверь постучали. Не отвечать, затаиться?

– Роман! – услышал он голос Стена.

Вампир пожаловал. Да нет, он не вампир теперь. Колдун сделал позволительное движение. Дверь приоткрылась, в комнату заглянул Стен.

– Как ты? Не спишь?

– Очнулся.

– Где ты сейчас в своих снах? Сколько еще снов между прошлым и настоящим?

– Только что выставил тебя с Юлом и Леной из Беловодья.

– А, значит, ты вспомнил, что Сазонов сжег брату лицо. Вот сволочь! Я бы его… – Алексей не договорил, взмахнул рукой, нанося невидимому противнику удар.

– Юл всего лишь хотел прощупать Сазонова: о чем мечтает, кого любит или ненавидит… А тот ударил в ответ. – Роман глотнул воды из бутыли. – Тебе не дам. Это простая вода, на водку не заговаривал.

– И не надо. Иначе я скоро алкоголиком сделаюсь. Ты будешь меня из запоя выводить.

– Послушай, друг мой. Тут один интересный момент получается: у Марьи Гавриловны Гамаюновой, которой принадлежала когда-то усадьба Беловодье, была коллекция импрессионистов. Совершенно уникальная. Все пейзажи – с водой.

– Да, знаю. Сам разыскивал архив Марии Гавриловны и ее картины. Мы их нашли и выкупили. Пока музей не реставрирован, картины в большинстве своем хранятся в Беловодье.

– Импрессионисты… Послушай, я из одной книжки цитату запомнил. За точность пересказа не ручаюсь, но смысл примерно такой: «Время было удивительное. Все как будто распахнули глаза и увидали то, что прежде никогда не видели. Узрели жизнь, изменчивую, как текучая вода, заметили само движение бегучей капли. Но этого все было красиво и мертво, после – все развалилось на части. А тут жизнь сошлась с искусством на мгновение в кратком любовном объятии. То было время импрессионизма, и импрессионизм жизнь запечатлел. Остановил мгновение».

– «Мгновение, ты прекрасно, остановись», – это же из Гете.

– Да, формула счастья.

Стен вдруг вскинулся.

– Что ты поддакиваешь! Хочешь сказать, что тоже «Фауста» читал?

– Почему – тоже? – пожал плечами Роман. – Что ж я, по-твоему, чурбан неотесанный? У меня мать в библиотеке работала. Я, как с ребятами подерусь, нос в кровь мне разобьют, прибегу к ней, за стеллажами спрячусь, книгу какую-нибудь наугад вытащу и читаю. Чтобы из носа на страницы не капало, я кусочек от белого форзаца отдеру, пожую – бумага плотная была, – в комок скатаю и в нос засуну. Так что знал уже: те книги, где сзади уголок от белого оторван – эти уже прочитаны. У Гете я два уголка оторвал. А если ты помнишь «Фауста», то знаешь, что перед тем как умереть, доктор Фауст, состарившийся во второй раз, хочет создать город счастья на берегу моря, вернее, на земле, отвоеванной у моря, то есть – у воды. Все сходится. В самом деле, в Беловодье время останавливается. Вернее, не так – оно может остановиться, если ему приказать. Там можно создать круг прошлого, как это сделал Гамаюнов для Нади. А еще время можно структурировать заново.

– Как ты сообразил, что формула счастья – именно у Гете?

– Да потому что эта – единственная подходящая. Счастье, за которое отдают душу. Счастье, равное душе, то есть бессмертию. Ничего нового пока не придумано.

Послышался плач ребенка. Казику опять что-то не нравилось в окружающем его мире.

– Иди, – сказал Роман, – мне осталось вспомнить мое счастливое мгновение.

Роман снова погрузился в

ВОСПОМИНАНИЯ.

Но в этот раз вышел сбой. Колдун стал вспоминать за Юла. Связь с подаренным ожерельем оказалась столь прочной, что воспоминания мальчишки вторглись в колдовской сон.

Оборвать сон колдун не мог – как не могут обычные люди вырваться в реальность из кошмара и вынуждены досмотреть его до конца.

Вот и Роман смотрел сон не за себя – за Юла, пока пролитая вода высыхала на веках.

– Куда мы едем? – спросил мальчишка, когда они на «Форде» Гамаюнова миновали границу первого круга.

Они – это Стен, Лена и Юл.

Бегство, беглецы. Юл ненавидел беглецов – хороших и плохих, всех без исключения. За то, что они слабее. Он ненавидел слабых. Ненавидел себя, когда бывал слаб. Но Юл знал в глубине души, что он сильный. Даже когда проигрывал, все равно знал, что сильный.

– Как можно дальше отсюда, – ответил Стен.