Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Это была двести одиннадцатая зарубка. Не знаю, зачем я их делал, но я каждый день приходил к этому валуну и аккуратно выскребал вертикальный штрих — новый в длинной веренице, похожей на строй воинов в серебристых латах.

Мы с Таней жили на этом острове почти семь месяцев. И дни… не летели, а плыли, равнодушно, незаметно, одинаково; усыпляли своим монотонным и однообразным ходом. Как вода с камня — кап… кап… кап… Вроде бы медленно-медленно собирается и падает каждая капля, но, глядя на них, можно не заметить, как прошли часы.

И ничего не беспокоило нас. мир не мог докричаться до нашего островка. Моего и Тани. Только вот в этом благословенном климате сталь быстро подёргивалась ржавчиной, рыжей и тонкой — мне пришлось густо смазать все клинки жиром, кроме моего складника и Танюшкиного ножа, которыми мы пользовались постоянно. Временами я снимал оружие со стены нашей хижины и осматривал его, но это происходило редко вначале и всё реже со временем.

Когда ничего не происходит, а впереди — вечность, время меняется. Не подумаешь даже "вот так можно прожить всю жизнь" — потому что жизни наши здесь могли оборваться только насильственной смертью.

А убивать нас было некому…

Я вставал раньше Танюшки и, прихватив её аркебузу, шёл охотиться. Не очень большой, островок тем не менее изобиловал дичью и фруктами. Когда я возвращался, завтрак уже был готов… Проходил в каких-то ничего не значащих делах день, и мы не успевали оглянуться, как уже наступал вечер, и мы разговаривали около костра, а Танюшка пела.

Странно было жить в безопасности. На северо-западной оконечности острова поднимались скалы, с которых Танюшка любила прыгать в океан, вызывая у меня раздражённую зависть. Остальную часть побережья занимал пляж; с северо-восточного конца было видно вдали берега ещё одного острова (Танюшка говорила, что это Сан-Мигел, самый большой из Азорских островов). Весь остальной массив занимал тропический лес, постепенно поднимавшийся к центральному плато, где лежало озеро, из которого выбегало в разные стороны множество ручейков, один из которых впадал в океан недалеко от нашего лагеря.

Вообще-то Азорские острова лежат на широте кавказского побережья Чёрного моря, но их и в этом мире надёжно омывал Гольфстрим, поэтому зима здесь выразилась только в том, что стали часто идти тёплые дожди. Нас это не очень волновало — ещё в начале лета мы выстроили шалаш, и не однодневку, а прочный, надёжный, с опорными слегами, несущей балкой и задней стенкой, для которого Танюшка сплела циновку на вход. Оставалось только время от времени подновлять крышу, и нам не страшны были даже ураганы, три или четыре раза за эти семь месяцев налетавшие на наш островок, когда ломались пальмы, а волны захлёстывали весь пляж.

Мы загорели до черноты — даже я, хотя уж я-то сгорал моментально (я и сгорел, и сгорел три раза подряд, но четвёртого раза не произошло) У Танюшки сильно выгорели её русые волосы, а зелёные глаза стали казаться совсем светлыми. У меня волосы тоже выгорели до неожиданного тёмно-медного цвета и внезапно почти полностью исчезло пятно от ожога на боку (Танька уверяла, что это под воздействием солнечных лучей, отфильтрованных ненарушенным озоновым слоем).

Остров для мальчика и девочки… Мы не надоели друг другу. Случалось, что я — или она — уходили куда-нибудь на день, два, а то и три, и почему-то не возникало никакого беспокойства, а была уверенность: сейчас Танюшка выйдет из-за деревьев и скажет: "Привет, я пришла," — она, кстати, признавалась мне, что в моё отсутствие испытывает то же самое.

Да. Свой остров для мальчика и девочки, которые устали быть взрослыми за два кровавых года.

Игорь Басаргин
Блажен, кто жизнь перешёл вброд,
Не зная иного пути.
Блажен, кто других загонял в гроб,
Чтобы за гробом идти.
Блажен, кто чувствовал горечь во рту,
Вкушая липовый мёд.
Блажен, кто святую свою простоту
Использовал, как пулемёт.
Блажен, кто боролся против себя
И пал в неравной борьбе.
Блажен, кто смог любить, не любя,
Кто выжил в толпе и в себе.
Блажен не тот, у кого ни гроша,
А тот, кто осилил дорогу.
Блажен, кто понял — его душа
Нужна ему, а не богу.