Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

— Не бойся, ничего ампутировать я тебе не буду, а вот брюки кое-где порежу…

— Тяни так, — отчеканил Андрей. И уже тише добавил: — Их Ленка шила…

— Извини, — Ингрид смешалась.

— Значит, ещё сколько-то не сдохнем, — сообщил Саня. Я покосился на него. Последнее время он был очень молчалив, а у меня это вызывало резкое опасение.

— Не только не сдохнем, — вдруг вмешался Басс, сидевший со своим "инструментом" на коленях, — но и вообще… — он не стал пояснять, что там "вообще" и, тронув струны, запел, бросая слова в снежную ночь:

— Спокойно, дружище, спокойно!
И пить нам, и весело петь.
Ещё в предстоящие войны
Тебе предстоит уцелеть.
Уже и рассветы проснулись,
Что к жизни тебя возвратят.
Уже изготовлены пули,
Что мимо тебя просвистят…

— Комедию с несгибаемым Мальчишом-Кибальчишом разыгрываешь? — спросил Саня, и я удивился тому, каким неожиданно злым стало его лицо. Но Басс не разозлился в ответ, а спокойно, даже чуть насмешливо ответил:

— А я не вижу причин, по которым мне надо по-собачьи завывать. Хочу и пою. А пою, что хочу.

— Правильно, — одобрил Серёжка, вставая и, сбросив меховой плащ, которым он укрывался вместе с Ленкой, подал ей руку. — Ну-ка, Басс, дай что-нибудь такое…

— "Такое"? — уточнил Игорь. — Ну, вот тебе "такое". Если что не такое, то извини.

Ай, заинька, ай, серенький,
Сам маленький, хвостик беленький…

У меня даже челюсть слегка отвисла. Я такой глупейшей песни в жизни от него — да что там от него — вообще! — не слышал. Не знаю, где он такое "оторвал". Может, сам сочинил. Но я совершенно неожиданно заметил, что у меня начинает подёргиваться нога, а плечи сами собой "ходят". Сергей же с Ленкой вообще вовсю отплясывали вокруг костра! Причём четырнадцатилетние, вполне современные по взглядам мальчишка и девчонка, отродясь не плясавшие ничего "народного", вовсю "рубили" что-то вроде присядки, смешанной с хороводом, словно так и нужно — откуда что взялось! Я вздрогнул — резкий свист свирели в руках Вадима врезался в струнный перезвон диссонансом, но тут же встроился в него и "добавил жару" в эту чушь про заиньку, творившего самые дикие вещи вроде поедания краденого сахара и надевания драных штанов на тонкие, кривые ножки. Но песня странным образом "заводила". Я и не заметил, что отплясывают — кто во что горазд — ещё несколько человек. Вильма Швельде изумлённо рассматривала эту картину расширенными глазами. А я вдруг обнаружил, что возле нас стоит Джек.

— Позвольте? — он спросил это по-английски, улыбаясь и протягивая руку Татьяне. Та сделала бровями в мою сторону и встала. Джек положил её руки себе на плечи, свои устроил (ах, нахал!!!) на её талии, что-то шепнул, она кивнула — и они, нырком уйдя в сторону, понеслись вокруг костра. Под русскую народную музыку в английском народном танце (я такой видел по телику несколько раз).

Вадим, продолжая насвистывать, толкнул меня локтем. Безо всякой задней мысли, конечно, но я нахмурился, наблюдая за красивыми движениями Джека и моей девчонки.

— Подкрался к девочке-подростку, — пробормотал я, поднимаясь. — Эх, пропадай моя телега, экипаж машины боевой! Подвинься, Джек!..

…Вообще-то плясать на пустой (не первый день) желудок тяжеловато. Поэтому скоро все вновь сидели по местам, отдыхая после вызова, брошенного ночи, смерти и зиме, и слушали, как поёт Басс…

— Надоело
Говорить и спорить
И любить
Усталые глаза…
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса!..

… - А может, ты споёшь, Олег? — предложила Наташка Мигачёва. — Ты же вроде бы научился играть?

Басс, подлец, немедленно и готовно протянул мне инструмент.

— Но петь-то я лучше не стал, — заметил я, бросив на него многообещающий взгляд.

— Да, — согласилась Танюшка, — петь ты можешь в приличном обществе только при очень громком аккомпанементе. Достаточно громком, чтобы тебя заглушить.

— Спасибо, Тань, — невозмутимо ответил я, принимая инструмент, — я постараюсь аккомпанировать погромче.

Я в самом деле разучил знаменитые "три аккорда", которыми можно сопровождать любое пение вообще. И сейчас аккуратно подобрал их, а потом, решившись, негромко запел — едва ли не впервые так, один и при всех, запел то, что пришло мне в голову неожиданно:

— Мальчишеское братство неразменно
На тысячи житейских мелочей…
И всякое бывает,
Но дружба непременно

Становится с годами горячей… — и я услышал, как Танюшка поддержала, негромко, чтобы не глушить меня, но ясно и умело: