Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Меня больше интересовало, есть ли убитые… Но среди тел, чернеющих в снегу, наших не было видно. А вот раненые были, и не один Басс, которому ятаган рассёк лицо справа от глаза до подбородка. Арнис терял кровь целыми горстями — ему раскроили грудь в двух местах, разрубив несколько рёбер. Удивительно, что он ещё держался на ногах. Олег Фирсов сидел в снегу, девчонки вокруг него хлопотали — его ранили ассегаем глубоко в живот, и он только тяжело дышал и тихо бормотал: "Жжёт, ёлки-палки, как жжёт-то, а…" Игорю Северцеву разрубили левое бедро топором, но он ухитрялся даже шутить с Кристиной и что-то насвистывать. Из девчонок ранили Наташку Мигачёву — брошенная толла распорола ей левый бок, неглубоко, но крови было много. Наташка зажала бок снятой крагой и не только не жаловалась, но и ухитрялась помогать раненым, пока не заметили, что она и сама задета.

Ко мне подошёл Вадим. Бастард у него был в крови до рукояти.

— Восьмерых взяли живыми, — сказал он и окровавленной боевой перчаткой — не крагой — провёл по лицу. — Что с ними делать, князь?

— В костёр, — ответил я, и серые глаза Вадима расширились. — Всех в костёр, какой побольше. Что непонятно?

— Да, князь, — ответил Вадим.

И… поклонился мне.

* * *

Рассвет был прозрачным и холодным, как оставленное на морозе стекло. Мы все стояли за ручьём, над могилой, вырытой в мёрзлой земле под отваленной гранитной плитой. Сталь постукивала о камень — Колька выбивал на граните короткие строчки прощанья. Не пришли только Олег Фирсов (он просто не мог подняться) и сам Арнис (литовец лежал без сознания). Даже Север, опираясь на самодельный костыль и плечо Кристины, стоял вместе со всеми.

Ленка лежала на расчищенных от снега камнях, закрытых меховым плащом. Совершенно живая, только очень бледная… и ещё ей не смогли закрыть глаза, и теперь на ресницах серебрился иней. Девчонки плакали все, даже Кристина, даже Наташка Мигачёва, не пикнувшая, когда ей зашивали бок. И плечо Танюшки вздрагивало под моей рукой. Да и некоторые мальчишки плакали тоже…

А у меня не было слёз.

— Всё, закончил, — Колька встал на ноги, отряхивая колени от снега и каменной крошки. Я подошёл к нему. На алом граните белели штрихи надписи:

Елена Рудь

12.05.73 г. — 16.02.88 г.

Мы помним

— Что ж, это всё, — хрипло сказал я, расстёгивая кобуру нагана. У меня оставался последний патрон… — Хороните.

Санек со Сморчом подошли к Ленке с одной, Вадим и Андрей — с другой стороны, взялись за углы плаща.

— Подождите! Не зарывайте! — послышался болезненный, хриплый крик. Мы обернулись разом, а потом так же разом бросились навстречу Арнису — он еле шёл от пещеры, шатаясь, и, буквально рухнув нам на руки, прошептал: — Дайте… последний раз… — и потерял сознание.

Плащ подняли. Ленка поплыла над заснеженной землёй. А потом свободные концы плаща закрыли её, и остался только длинный свёрток в мёрзлой яме…

— Кто хочет что-нибудь сказать? — скрежещущее спросил я. Мне ответом было молчание, только Валька Северцева, шагнув вперёд, сдёрнула с пальца и бросила на плащ своё простенькое колечко со стразами и сказала мне:

— Всё наверное…

— Да всё, — я поднял револьвер. — Зарывайте.

Короткий выстрел расколол морозное утро пополам.

Игорь Басаргин
Пограничье. Поле боя.
Ты да я да мы с тобою.
Постоянная война.
Я один и ты одна.
Слева пушки, справа бомбы,
Душ пустые катакомбы,
Как берлинская стена.
Чья вина? Ничья вина.
Мы живём в пылу сражений,
В взрывчатости отношений,
В мёртвой пропасти без дна,
И победа не видна,
Но расписаны, как ноты,
Канонады, артналёты.
Наша бедная страна
В эти дни совсем бедна.
Убедившись в неудаче,
Мы сойдёмся и поплачем,
Поцелуемся спьяна.
Что поделаешь — война…

…Свой наган я спрятал в нише под нашим, мальчишеским настилом для спанья, замазав кант глиной.

А аркебузу Ленки взяла Ирка Сухоручкина.

РАССКАЗ 8 Шпоры на босу ногу

И как в войну, мы продолжали

В жизнь играть…

О. Митяев

Александр Розенбаум