Путь тьмы

— Генерал хотел донести до вас одну простую мысль: что людей на стенах было слишком много.

Недоумение стало еще очевиднее, и Бирт едва не застонал. И вот с этими недоумками ему приходится работать! Нет слов, когда нужно проломить чей-нибудь череп, они незаменимы, но вот в вопросах тактики и стратегии полностью некомпетентны.

— Много? — переспросил Китит. — Их там были целые толпы!

— Правильно, а теперь подумайте, откуда у небольшого государства может быть столько солдат?

Первым догадался, как ни странно, высокий сын.

— Они поставили в строй всех! Ремесленников, женщин, детей, стариков. Всех, кто может стрелять из самострела и метать камни! Черный Властелин заставил несчастных защищать свою проклятую власть!

«Да, от доблестных освободителей, которые просто сгонят этих несчастных в кучу и переколют их копьями во имя добра и света».

— Ты прав, высокий сын. А это значит, что город защищают не несколько тысяч человек, а десятки тысяч.

Вот теперь благородное собрание прониклось.

— Но это же простые крестьяне! — возразил кто-то.

— На стенах и они сгодятся, — заметил Цард.

— К тому же, — заметил Бирт, — я полагаю, что легионеры сегодня почти не принимали участия в сражении.

— Да, — согласился с ним капитан. — Думаю, император придержал их в резерве. Мы размениваем солдат на крестьян и ремесленников, и боюсь, что наши потери выше.

— Что вы двое имеете в виду? — в голосе высокого сына послышалась досада.

— Лишь то, что мы не сумеем взять Цитадель штурмом, — жестким тоном ответил генерал. — И у нас остается два варианта: либо продолжать осаду, либо отступить.

Жрец задохнулся от гнева.

— Генерал, да как ты даже думать смеете о том, чтобы отступить, покрыв себя позором?!

— Легко. Я умею признавать поражения, а эта война пока что приносит нам лишь их. Быстрой победоносной кампании не будет. Мы либо завалим имперцев трупами, либо уморим их голодом. И его величество узнает о моем решении в ближайшее время — уже утром я отправлю гонца с посланием.

— А принц?

— Что принц? У него четыре тысячи человек, этого не хватит, чтобы захватить Жемчужину, если ее также защищает все население. В лучшем случае, мы закрепимся на внешних стенах, зарыв под ними половину армии. К тому же, — приоткрыл он завесу тщательно оберегаемой тайны, — за последние дни я не получил от него ни единого сообщения. Они либо перехватывают почтовых голубей, либо…

Заканчивать Бирт не стал.

— И вот еще что, — генерал решил добить соратников. — Вы видели, как пять сотен солдат испарилось в пекле змеиного огня, а ведь всем известно, что ящерицы никому не продают свое страшное оружие. Значит, он либо сумел их уговорить, либо научился делать самостоятельно, и кто знает, сколько у императора осталось лиосского зелья?

Слова были сказаны и Бирт замер в ожидании. Возвращаться ему хотелось еще меньше, чем благословенному. Да и не согласится венценосец утереться после подобного плевка. Однако испытывать на себе его гнев генералу не улыбалось, поэтому он и затеял спектакль, чьим единственным зрителем являлся высокий сын.

— Об отступлении не может быть и речи! Скажи, сколько тебе необходимо солдат и сынов Ордена, и ты их получишь.

Бирт услышал то, что хотел. Благословенный оказался на редкость покладистым исполнителем. Теперь гнев венценосца не рухнет на одну несчастную генеральскую голову, а равномерно распределится между всеми правыми и виноватыми. А уж он постарается сделать так, чтобы по виноватым милость властителя прошлась с особенной силой.

Правда, осталась еще одна ерунда.

— Благословенный, если мы увеличим армию, то придется разобраться с еще одной важной проблемой.

— С какой же?

— С имперцами, засевшими в лесах. Уже конец лета и если мы не обезопасим имперский тракт, то армия съест сама себя.

— Понимаю твою озабоченность, благородный Бирт. Мы постараемся найти подходящих…специалистов.

— Что же, раз так, то собрание можно считать законченным.

Бирт глядел в спины уходящим магам, и в голову сама собой закралась мыслишка: «А все же, как Шахрион сумел выбить дозволение обучать магов в Академии»?

* * *

Первый день первого месяца лета 9-го года со дня окончания Последней войны.

Слова капают и тянутся, будто смола — кровь деревьев — льющаяся из раны, оставленной топором лесоруба.