Путь стрельбы

Сдержало, с трудом, только понимание, что не дадут. Остановят.

– Ну вот… – начал он говорить и осёкся, увидев моё лицо.

Я попробовала сдержаться вообще. Но не получилось – взорвалась яростным криком:

– Чтоб ты сдох, пидрила гнойный!!!

И выскочила за дверь.

Вообще, краешком разума думала, что за мной побежит Димочка. Или Староста. Но почему-то побежали не они, а две малознакомых девчонки из параллельной группы.

Побежали, окликнули.

Остановилась, развернулась. Посмотрела на них с холодной яростью. Их от моего вида напугало, так что одна как-то неуверенно начала:

– Даш, ты…

Я, даже не задумываясь, с холодной яростью отрубила:

– Хотите в ссаных и потных мужских портках поскакать по говноразвалинам – валяйте. Только пёс ты прикройте, а то вдруг какой дебил в этих штанах обкончался от радости, что метко трахнул в жопу Только всё это – БЕЗ МЕНЯ, ЯТЬ!!!

Повернулась и ушла. А они остались стоять с брезгливо-шокированными лицами.

Староста позвонил через час, когда уже ехала к бабуле.

На заднем сидении, наискосок от водителя. Так положено сидеть для лучшей балансировки машины, и чтобы не отвлекать водителя разговорами и пыхтением в затылок. Ну и поближе к выходу. Но кто об этом знает за пределами Британии?

Первый звонок Старосты – сбросила. Но поняла, что будет дозваниваться, спросила водителя

– Покурю в окно?

Он рассмотрел меня в зеркало, буркнул:

– Покурите.

Он открыл своё окно, я открыло своё. Загудело сквозняком, чего, собственно, и добивалась.

Закурила. Посмотрела на второй вызов, включила громкую связь.

Староста:

– Дарья?

Я, холодно:

– Слушаю.

Староста:

– Ты где? Шумно, еле слышу.

Поднесла телефон ко рту, сказала медленно:

– Я тебя слышу хорошо. Говори, что хотел.

Староста, помедлив:

– Даш, ну на фига так было делать-то?

Сбросила вызов. Полминутки полюбовалась пейзажем.

Приняла следующий вызов.

Староста, ровным сухим голосом:

– Дарья Александровна. Полагаю, вам интересно будет узнать, что девяносто процентов женской и двадцать процентов мужской части группы от игры уклонились. Василий Иванович вывихнул ногу и убыл на скорой. Мы приступаем к фуршету, и желаем вам всяческого здоровья. Засим прощаюсь.

Закончил вызов.

Лениво докурила, выкинула в окно. Зависла в каком-то пустом безмыслии, слушая гул воздуха в окна.

Вытряхнул водитель, спросив осторожно:

– Дальше едем?

Кивнула, закрыла окно.

Поехали дальше.

Бабуля была какой-то задумчивой и молчаливой.

Ну, мы сели пить чай. Бабуля разлила, села. Взяла кружку и шумно засосала с поверхности.

Этот звук и жест – знакомый по сну с прабабушкой, – мена разбудил.

Я потянулась за своей кружкой, спросила вкрадчиво:

– Бабуль, а скажи, как прабабушку звали?

Бабуля, ворчливо:

– Надей.

Я помолчала, ожидая продолжения. Не дождалась, и подбросила наводящий вопрос:

– Это потому что Надежда? А на что?

Бабуля подняла от кружки удивлённо-раздражённый взгляд и тихо рявкнула:

– А я знаю, ять?!

Опустила взгляд к кружке, всосала. Буркнула тихо:

– Я вообще её имя в документах только прочитала… в похоронке. Бабка моя ни разу по имени её не назвала… всё «твоя мать», да «твою мать».

Я растерялась, и, не подумав от растерянности, вывалила заготовленный на поездку вопрос:

– А… никто не рассказывал, как она погибла?

Бабуля вскинула очень злобный взгляд, и заорала:

– Слыш! Тебя, ять, не учили беречь нервы пожилым людям, а?! Припёрлась внезапно, вся взъерошенная, да ещё мне тут в душу лезет!

Я напугалась. И залепетала:

– Ой! Прости, бабуль. Просто…

Бабуля злобно, но уже без крика:

– Херов сто! Что в жопу не влезло – в рот запихали, а полсотни в пёс те пропали!

Меня криво, сквозь страх, улыбнуло. Бабуля глянула на мою улыбку, буркнула:

– Чай пей.

И – всё.

Потом мы сидели, молчали вместе, хлебая чай и глядя в одну точку над столом.

Наверное, думали тоже вместе – про пробабушку.

И меня настолько расслабило, что я перестала ковырять память, где я могла слышать, что прабабушку зовут Надей. Просто приняла – и всё.

А ночью мне поменяли кошмар:

Коридор ВУЗа. Иду на пару. У дверей аудитории стоит кружок студентов в разном камуфляже с автоматами.

Дебил в чёрном поворачивает голову, смотрит прямо в глаза. Во взгляде у него – холодная расчётливость.

Он восклицает:

– О! Дарья!

Тянет руку за спину, говорит:

– Это же не больно! – выхватывает пистолет.

Бахает выстрел. В живот бьёт пуля.

Так что проснулась я… с воплем паники и ярости, и привычно сведёнными органами выдыхания. Правда, в лайт-версии. И всё-таки скорей в ярости, чем в панике и душевной боли от взгляда сына.

Отдышалась, зацепилась за реальность. Слила остатки ярости руганью в потолок.

Пошла умываться и пить чай.

С коньяком. Почти напополам.

В общем, села у окна со стаканом, курила в сырой город и думала. Переваривала всё, что случилось, и что услышала до этого.

И, переварив, пришла к выводу, что, наверное, всё-таки будет проще научиться стрелять. «Работать двумя стволами врастопырку». Потому как что бы мне не давило мозг, оно очень занудное и настырное. И ему, как в анекдоте, проще дать, чем объяснить, почему нет.