Путь самурая

Осторожно касаясь пальцами гладкого дерева, я дотронулся до ножен меча. И резко отдёрнул руку, повинуясь внезапно пронзившему меня импульсу. Мечи Мурамасы, по преданиям человека вспыльчивого и гневного, пользовались дурной славой. Не стоило сейчас обнажать этот меч. Легенды гласили, что, выйдя из ножен, мечи Мурамасы никогда не возвращались в них, не напившись крови врагов. Ещё раз поклонившись, изо всех сил сдерживая странную торопливость, охватившую меня, я осторожно закрыл тяжелые двери сейфа, надёжно скрывая за ними кровожадный клинок. Я не хотел идти его Путём. Ножны разума крепко держали меня в себе. Превозмогая внезапное наваждение, я стремительным шагом покинул зал, но, закрывая за собой дверь, с трудом удержался, чтобы не оглянуться. Казалось, что в спину мне упирается острый, стальной взгляд родового меча Ёсиды Коцукэ. Боги, боги, неужели я ошибся, и этот вечер – не финал, а только начало кровавой истории? У мечей Мурамасы Сэндзо дурная слава…

Дверь захлопнулась, словно отсекая то, что было за нею. Вряд ли кто-то осмелился бы упрекнуть меня в излишней суеверности, но иногда я чувствовал нечто такое, что затруднялся назвать. Предчувствие, прозрение, третий глаз, восьмая пятка – не знаю! Но это чувство не раз спасало меня, и сбрасывать его со счётов я не собирался. Боги любят тех, кто сам о себе умеет позаботиться, – эта фраза исчерпывающе описывала моё отношение к жизни.

Захотелось кофе, вдруг и сильно. Пять чашек бурды, любезно влитые в меня месье Лагардом, уже забылись, зато вспомнился настоящий арабский кофе, который так искусно варил вчера вечером Абдаллах. Как он там, интересно? Английская полиция очень не любит находить трупы в фешенебельных районах, а четверо мёртвых ливийцев могли всерьёз выбить «бобби» из колеи. Размышляя о незавидной участи Абдаллаха, я методично перерывал содержимое множества кухонных шкафов. Однако постепенно ливиец и его проблемы отошли на второй план, сменившись гораздо более животрепещущими вопросами. Например: кому понадобилось до отказа начинять продуктами двухметровый холодильник, горой возвышавшийся в дальнем конце кухни? А все эти макароны, дрессинги, соусы, конфитюры и прочая ерунда? Кофе, который я в конце концов отыскал в самом верхнем отделении шкафчика, битком набитого специями? Кто этот доброхот? Я лично платил по счетам фирме, которая раз в месяц присылала в квартиру уборщицу, но в договоре ни слова не было сказано о продуктах. Равно как и о сроках «завоза» этих самых продуктов. Судя по ассортименту и датам, проставленным на упаковках, всё было закуплено максимум три дня назад, то есть тогда, когда я ещё и не помышлял о поездке в Париж. В сочетании со словами Рихо, сказанными им вчера вечером, это гастрономическое изобилие наводило на весьма паскудные мысли. Судя по всему, меня ловко подвели к мысли о крайней необходимости заглянуть в Париж, и даже успели всё подготовить к моему приезду. Очередной раз – «здравствуй, папа»? Да, похоже, что так. Чёрт, да что же это такое!

Разволновавшись, я просыпал кофе мимо кофейника, выругался и – уронил на пол всю пачку. Какое-то сказочное, просто феерическое свинство! Ругаясь вполголоса, я кое-как сварил себе кофе и с чашкой в руках отправился в кабинет. На экране монитора болтался звоночек, извещавший о том, что на мой адрес поступило «электронное письмо». Удивительно архаичная машина.

В лучших традициях жанра краткое послание оказалось без подписи и имело крайне подозрительный обратный адрес. Однако угадать личность автора не составляло никакого труда, она на полметра выглядывала из содержания. Письмо гласило:

«Лондон – отличный город. Всё закончилось хорошо. Буду в Париже через два-три дня. Вынужден задержаться дома. О причинах можешь прочесть в любой газете. Желаю удачи».

Сие означало, что Абдаллах благополучно отбился от британской полиции и сейчас находится в Ливии, где его задерживают какие-то дела. Интересно, какие? Очень кстати вспомнив о газетах, которые мне вручил консьерж, я вышел в прихожую и после недолгих поисков обнаружил всю стопку, которая была аккуратно втиснута в причудливую подставку для тростей работы Жана Пруве. Эту подставку мне когда-то подарил Филипп, личный секретарь отца, и я быстренько приспособил её для хранения счетов и прочей ерунды. Случайно узнав впоследствии, сколько в среднем стоят «шедевры» этого автора, я был искренне потрясён. Оказалось, что в моей прихожей стояло порядка пятидесяти тысяч долларов, облечённых гением творца в кованый металл. Словом, самое подходящее место для мусора.