Потом отдал клык девчонке. Чтобы она вернула Ей. Когда Мать снова объявилась в окрестностях, он знал, что Ее встреча с юной охотницей неизбежна. В нареченной Степановой был какой-то стержень. Он знал, что они с Батоном справятся.
Так и вышло. Одолели тварь.
И вот теперь что-то должно было произойти снова. Что-то очень-очень важное. Но что именно, Птах пока никак не мог разобрать. Он спрашивал об том святых на иконах, но они молчали. Выбирался тайком на крышу ангара, но колючий, дышащий зимой ветер не шептал ему ничего нового. Словно не хотел разговаривать с ним.
– Ионы во чреве кита. Ионы во чреве кита, – повторял он, водя углем по намалеванному на стене кривому изображению субмарины.
От пальцев на стене протянулись черные полосы, словно у лодки выросли ножки. Поднявшись, Птах стал одну за другой задувать свечи, тихонько приговаривая про себя:
– И взглянул я, и вот Атом, и на нем всадник, которому имя смерть. И ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными. И расступится твердая вода, и белое станет алым…
Наконец потухла последняя свеча, и комнатка погрузилась во мрак.
– Ионы во чреве. Во чреве кита. Вернется горлица в родное гнездо. Что-то случится…
В возвращение лодки уже давно никто не верил. Поначалу судачили, что, мол, отойдут ненамного да вернутся, чего там искать-то. Какая, к лешему, Антарктика, до нее полмира проплыть надо.
Но прошла неделя, потом другая, потом миновал месяц, и народ потихоньку начал шептаться. Сначала по комнатушкам да спальням, а потом уже в открытую стал роптать на горячность моряков и все чаще поминать недобрым словом злополучных поляков. А не обвели ли нас вокруг пальца, и не украли ли хитростью лодку? Все чаще стали обращаться к Совету с вопросами об энергоресурсах убежища. Сколько-де без «Иванушки» протянем? Поначалу успокаивали, отговаривались, а потом самим не до шуток стало.
Ясно ведь, что недолго осталось. Системы Убежища питались от атомного ресурса лодки, ход автономных систем хоть и был рассчитан на приличное количество времени, но на таком холостом движке они недолго протянут.
На второй месяц начались перебои с электропитанием, стали потихоньку чахнуть овощные и грибные фермы. Все чаще коридоры и помещения бункера освещались неровными сполохами аварийного освещения, к которому загнанные под землю люди стали потихоньку привыкать, выбора-то у двуногих кротов особого не было.
К началу третьего месяца обесточенная продовольственная ферма и другие инфраструктуры пребывали на грани полного запустения.
И тогда в Убежище случился переворот.
Обитатели бункера разделились на два лагеря – тех, кто верил в возвращение лодки, и тех, кто нет. Первых, конечно же, оказалось меньше, чем последних. Суровая реальность и перспектива вымирания уверенно брали свое. И довольно скоро, пользуясь шатаниями среди выживших, оппозиция устоявшегося Совета старейшин взяла власть в свои руки. Начальника службы безопасности, как воплощение грубой и простой силы, Евгения Ветрова с легкостью переманили на свою сторону, попросту увеличив его семье дефицитную пайку. Да и вообще все произошло как-то само собой, без возни и выстрелов. Перетекла одна власть в другую и… собственно, все.
Посреди ночи к Ерофееву постучались. Собирайся, мол, дед. Собрание новых старейшин будет.
– Да иду уж, иду.
И на том собрании скинули Лериного кормильца, пнув под самую шляпку, как старый гриб.
Не приплывет обратно лодка, сгинули, потонули или вообще на хрен к черту на кулички дернули.