Путь проклятых

– Батюшка, вы что ж творите?

Отец Амвросий лукаво улыбнулся и, пригладив бороду, ответил:

– Я, сын мой, в молодости своей неразумной в фан-движении «Зенита» состоял.

Серьезный и правильный священник так себя вел специально. Он понимал, что такое поведение повеселит всех, и именно эта правильность, из-за человеколюбия, и подтолкнула его к легкому шутовству.

Ну а впрочем, закончилось все, как обычно, дружеской ничьей 10:10 с последующим братанием, кучей-малой и совместной фотографией. Вратарь Ложкин при этом решил изобразить тушу поверженного медведя, завалившись на снег на переднем плане. Сразу несколько человек с удовольствием поставили ноги на «медведя», вживаясь в роли доблестных охотников.

По поводу окончания важнейшего спортивного мероприятия и вечной российско-бельгийской дружбы Дубков предложил тут же основать Футбольную Федерацию Антарктиды, чем вызвал бурю смеха. По умозаключению Льва Николаевича, эта Футбольная Федерация не подпадала ни под одну континентальную ассоциацию. А следовательно, сборной Антарктиды было гарантировано без всякого отборочного турнира место на любом чемпионате мира.

Окончанием же вечера стал импровизированный банкет и салют.

Достали несколько ракетниц и – айда в небо стрелять: красные, зеленые, синие вспышки. Лица людей освещались яркими сполохами, и на сердце у каждого было весело и тепло.

Но вдруг небо изменилось. На фоне разноцветных бисеринок начали появляться желто-красные всполохи… Люди сначала подумали, что это тоже фейерверк, но очень быстро радость сменилась удивлением, а удивление страхом.

– Война! – спотыкаясь, бежал к полю радиоинженер русских Юрка Нахапетов. – Война!

То, что они поначалу приняли за праздничные залпы, оказалось ядерными космическими взрывами…

Это было их последнее лето. Июль рокового две тысячи тринадцатого года.

Мигель вздрогнул и проснулся. На сердце было тяжело. Ему давно уже не снились никакие воспоминания.

Но в последнее время их почему-то становилось все больше.

* * *

Из русской части команды бодрствовал лишь один Батон. Сидя в своей палатке, он что-то негромким хриплым голосом напевал себе под нос и скоблил заросшую щеку армейским ножом. У ног Батона копошилась Чучундра.

– Что, хвостатая? Променяла нас с тобой Лерка, а? Променя-яла. Богу и ладану отдалась. Попу заморскому, хех. Экзотика, м-мать. Ну, ничего. Мы с тобой и так как-нибудь проживем, верно?

Устроившись рядом с его ботинком, мышка деловито чистила мордочку. Прервав бритье, Батон коротко приложился к початой пластиковой бутыли сивухи, которую нацедил из аппарата на камбузе втайне от поваров. Сотканный из водорослей и грибов, мутный приторно-кислый алкоголь привычным теплом растекался по телу. Успокаивал. Баюкал голову, укутывая мысли в теплую вату. Батон снова бухал, и Батону становилось нестерпимо хорошо. Отчаянно хотелось горланить. Душу рвать.

Родина.
Еду я на родину,
Пусть кричат – уродина,
А она нам нравится,
Хоть и не красавица,
К сволочи доверчива,
Ну, а к нам – тра-ля-ля-ля…

Охотник потихоньку в одиночестве добивал бутылку, не заботясь о том, где будет потом похмеляться. Если помногу цедить, поварята быстро просекут. Плевать. Да и растягивать не хотелось, пока вливалось хорошо.

Хотел ли он сам домой? Если бы Батона спросили, он не смог бы дать ответа. Где теперь у каждого из них была их мифическая Родина? Нет больше той великой страны. Пусть и разворованной. Пусть в чем-то неправильной. Лисица хитра, да шкуру ее купцам продают. Но страна все равно была своя…

А теперь и ее не стало. Теперь кругом была только пустота. Пустыня. Ничего больше.

Остались всего-навсего воспоминания. И призраки, являвшиеся во снах.

– Все мы просрали, бля, – посмотрев на Чучундру и ссутулившись, заключил охотник. – Сколько там лет Моисей шатался по пустыне – сорок? Видел бы он нашу старушку сейчас. Двадцать годков минуло, а сколько говна кругом. Проклятые мы с тобой, мышара, а? И чего нам не сиделось на жопах в нашей дыре? Ну, мир посмотрели. Себя показали. А толку…

Зверек молчал.

– Вот и я о том же.

Батон отпил еще.

Обожгло.

Посмотрел на бутылку. Дряни оставалось на пару глотков, с вязким осадком на донышке. Точечки какие-то плавали. Перемешивались. Ну, значит, и харэ.

Он кое-как доскреб щеку и убрал нож.

– Ладно, хвостатая, на боковую пора. Утро вечера мудренее. А ты иди, вынюхивай. К хозяйке давай. Ищет тебя небось… или дрыхнет уже давно.

Мышь еще немного посидела, пока охотник возился, укладываясь в палатке, а потом выбежала из тусклого и рассеянного света фонаря, коротко махнув хвостом.

«Грозный» продолжал свой путь, неуклонно следуя к юго-восточному побережью Балтийского моря.

Следующий день прошел без видимых изменений. Так миновали еще одни сутки. Потом еще одни.

Плыли.

* * *