Путь проклятых

– Рунный камень, – ответила Милен.

– А что такое рунный?

– Отец говорит, что руны – древний алфавит наших предков.

– И что тут написано?

– Не знаю, – пожала плечами Милен. – Этот язык был позабыт еще задолго до наступления Рагнарёка.

– Кого?

– Конца Света. Так мы его называем. Таких камней много здесь, на островах. Иногда ночью письмена светятся. Я пару раз видела. Мерцают, будто светлячки. Но близко не подходила. Мало ли что там. Может, это лешие устроили.

Лера посмотрела на идущую впереди девушку, что-то негромко насвистывавшую себе под нос. Завидовала ли она ей? Наверное, да. Датчанка с рождения жила на поверхности в собственном доме. Она никогда не носила химзу. У нее была семья. А у Леры не было ни того, ни другого. Она даже больше не сможет навещать находящиеся на другом конце света могилы родителей. Все это время единственными близкими для нее людьми были дед и Батон.

Девушка с тоской вспомнила всю свою нехитрую жизнь. Старые игрушки – потрепанные, нелепо подмигивающие сломанным глазом куклы, коробки с солдатиками, – приносимые всем детям Убежища добытчиками с поверхности. Электрический свет, льющийся с низкого бетонного потолка, навсегда заменивший солнце, ярко светившее только на картинках и выцветающих фотографиях. Скудную еду из обрыдлых грибов и чахлых, выращенных искусственно овощей, практически не имевших вкуса, по праздникам приправляемых порошковой белковой добавкой, чтобы хоть как-то побаловать себя калориями. Довольно быстро ставший после войны дефицитным витамин D в круглых бесцветных капсулах, которым заботливый дед пичкал ее чуть ли не с пеленок.

Как медблок не разграбили во время первой и самой страшной эпидемии туберкулеза, грянувшей в первое десятилетие, оставалось загадкой. Сработала флотская выучка. Совладали с собой. Не ссучились. Иначе вымерли бы все к чертям как один.

Пользуясь своим положением в Совете и иногда добавляя к пище лишний кусочек пайки, дед частенько посмеивался, вспоминая поговорку из ушедшего мира – мол, к хорошему быстро привыкаешь. Лера поначалу тоже всему радовалась, но потом улыбка пропала. В ее жизни все оказалось наоборот. К плохому привыкали еще быстрее. Просто не было другого выбора.

Помнила Лера и свое медленное взросление. В никогда не меняющейся обстановке всегда так. Время убегает и больше не показывается никогда. Ему просто незачем появляться. Помнила подруг, с которыми росла с пеленок, – с бледными, выцветшими лицами и большими глазами одичалых, затравленных зверьков. Неминуемых и неумелых ухажеров, которых так же знала сопливыми карапузами.

Свой первый наряд на ферму с шампиньонами, с которой со временем свыклась и к которой привязалась. В замкнутом пространстве привычки укоренялись быстрее. Было несколько вынужденных отправок в загоны к свиньям и птице, вонь от которых, несмотря на то, что зверье заперли на самых нижних этажах, все равно, казалось, просачивалась сквозь толстые бетонные стены. Впитывалась прямо в кожу… Помнила и с грехом пополам высиженные несушками яйца, которые таскала в таре из-под ручных гранат «РГД-5». Яйца удобно помещались в круглые углубления, словно для этого и придуманные.

Как, будучи подростком, всеми силами берегла волосы от нашествий вшей, а тело – от всевозможных кожных заболеваний. Извечный страх подхватить снова тубер или скопытиться от чего-то еще…

Лера судорожно вздохнула, чтобы невзначай не заплакать. Жалкая пародия на настоящую жизнь.

Впрочем, что она вкладывала в понятие «настоящий»? Что она знала о той жизни до войны, хоть и прожила в том еще теплящемся мирке целых три светлых и безмятежных года. Ничего она не знала. Не знала и не могла помнить. Ее мир был другим. Жестоким, напряженным и полным лишений. Циничным и несправедливым. Для нее не существовало никакой реальности, кроме этой.

Лера бросила взгляд на ярко-зеленый мшистый ковер, пружинивший под копытами Ромашки. В мире Милен были краски, в то время как Лера знала только два цвета – грязно-желтый осенний и белый зимний – с неизменной постоянностью год за годом окрашивающие Пионерск.

Нет, есть еще один цвет. Серый. Много серого. Ненавистный, надоевший, доставший до печенок, никогда не меняющийся цвет бетона.

И все это по промыслу Божиему – так, кажется, говорил Мигель.

«Бог, почему ты все сделал так? – с укором подумала Лера. Ответа на этот вопрос не существовало. – Или мы сами во всем виноваты?»

Девушка, отвлекаясь от грустных дум, переключила внимание на деревья. Здесь, под раскидистыми кронами, дувший с моря ветер был не такой сильный.

– Ты как? – сбавив шаг, обернулась Милен. – Не устала?

– Нормально.

Лера вспомнила их первую прогулку, когда Милен учила новую подругу стрелять из лука и показала укрытую среди утесов медузью бухту. Тогда, впервые оказавшись в седле, она еще не знала, что ей придется две ночи провести в лесу одной, лицом к лицу с неизвестной угрозой, пока ее не обнаружили угнавшие тягач Паштет и Треска.

Каким чудом у нее получилось остаться в живых? Ведь она была одна, без Батона, который до этого момента всегда сопровождал ее в вылазках на поверхность.