К чиновнику подошел конструкт, поразительно похожий на огромного кузнечика — сверкающий, заботливо отполированный хитин, длинные сухие конечности. Кузнечик вежливо сложил перед собой ладони, глубоко поклонился.
— Чем могу быть полезен, господин? Таланты, внутренняя цензура, социальное вооружение? Может быть, дополнительная память?
— Мне нужны четыре агента, — сказал чиновник.
Чемодан уселся по-турецки на один из сундуков с костюмами, вытащил из внутреннего кармана блокнот, нацарапал на верхнем листке платежные коды, оторвал листок и протянул конструкту.
— Прекрасно. — Кузнечик извлек из шкафа четыре тела и начал обмерять чиновника. — Автономию ограничить?
— Какой смысл?
— Весьма разумно, сэр, весьма разумно. Вы даже не поверите, насколько часто встречаются люди, желающие ограничить количество информации, передаваемой ими агентам. Поразительное недомыслие. Само пребывание здесь — уже оно обозначает, что ты посвятил агента в свои секреты. Но люди крайне суеверны. Они упорно цепляются за свое так называемое «я», относятся к Дворцу Загадок как к некоему месту, совершенно упуская из вида, что он — взаимосогласованная система условностей, в рамках которой люди встречаются и взаимодействуют.
— Послушайте, вы что — нарочно действуете мне на нервы?
Чиновник прекрасно понимал все эти условности, он был их агентом и защитником. Он сожалел, что секреты Грегорьяна, находящиеся где-то здесь, совсем рядом, недоступны, что никак невозможно извлечь их из хитросплетений Дворца Загадок, — но понимал, что иначе быть не может.
Кузнечик склонился над одним из манекенов.
— Извините, сэр, но мной движет обычное сочувствие. Вы находитесь в состоянии эмоционального напряжения. Вы недовольны ограничениями, наложенными на вашу деятельность, это недовольство перерастает в раздражение.
Ловкие металлические пальцы снабдили манекена увесистым брюхом, подогнали рост.
— Действительно, что ли? — искренне удивился чиновник.
Покончив с манекенами вчерне, кузнечик начал формировать лица.
— Кому же и знать, как не мне? Если вы желаете обсудить…
— Да заткнись ты, ради Бога.
— Слушаюсь, сэр. Законы о невторжении в частную жизнь превыше всех прочих законов. Даже законов здравого смысла, — осуждающе изрек кузнечик. На губах чемодана мелькнула ехидная улыбка.
— Только не подумайте, что я — информ-свободник.
— Будь вы кем угодно, — пожал плечами кузнечик, — все равно я не мог бы вас выдать. Если бегать с доносами, люди перестанут доверять Дворцу Загадок. И кто же тогда будет здесь работать? — Он отступил от последнего манекена на шаг и полюбовался плодами своих трудов. — Готово.
Пять абсолютно идентичных — морщинка в морщинку, волосок в волосок — чиновников посмотрели друг на друга и тут же смущенно потупили
глаза. Сколько раз ни наблюдал чиновник эту инстинктивную реакцию, столько же раз она его смутно беспокоила.
— Я займусь Кордой, — сказал чиновник.
— Я беру бутылочную лавку.
— Филипп.
— Картографический зал.
— Внешний круг.
Кузнечик достал зеркало. Один за другим чиновники покинули гардеробную.
Чиновник ушел последним. Сделав шаг навстречу своему отражению, он оказался в зеркальном коридоре; бесконечные ряды огромных, в золоченых рамах, зеркал перебрасывались стерильной белизной стен, словно мячиком, убегали, все уменьшаясь, в точку схода, где орнамент ковра и грубый текстурный потолок сливались воедино. Каждое мгновение коридором пользовались тысячи людей, однако Совет по транспортной архитектуре не видел необходимости делать их видимыми. Чиновнику это не нравилось. Человек — не пустое место, не нуль, пусть хоть что-нибудь выдает его присутствие. Ну, скажем, пусть воздух слегка искрится.
Гравитация здесь была почти нулевая. Чиновник бежал от зеркала к зеркалу, бегло просматривая мелькающие в них изображения. Черная чугунная клетка, наполненная треском и сверканием электрических разрядов. Лесная поляна, странные, вконец озверевшие машины столпились вокруг убитого оленя, вырывают у него кишки. Пустошь, усеянная обломками статуй, каэвдый обломок аккуратно завернут в белую ткань. Сюда-то нам и надо. Молодец, кстати, диспетчер — иногда ищешь и ищешь, а твоего портала все нет и нет. Пройдя сквозь зеркало, чиновник оказался в прихожей Комиссии по передаче технологий. Теперь направо — и вот он, родимый кабинет.
Да-а, похозяйничал здесь Филипп. Это было заметно сразу, тем более что чиновник поддерживал в своем кабинете спартанскую обстановку: голые, почти без зацепок для глаза, известковые стены, на громоздком, как носорог, рабочем столе — макеты допотопных технических устройств. Все они здесь — и каменный нож, и аэроплан братьев Райт, и термоядерный реактор, и звездолет «Ковчег» — и все не на своих местах. Чиновник начал восстанавливать привычный порядок.
— Ну и как тут? — поинтересовался чемодан.
— Филипп проделал великолепную работу, — гордо сообщил стол. — Все реорганизовал, буквально все. Моя эффективность заметно возросла.