Путь олигарха

Многие ведь думали, что капитализм – это только огни рекламы, поток лимузинов, блестящие витрины магазинов, наполненных «дефицитом». Отныне стали понимать, что капитализм – это когда то, что предназначено тысяче, отдают сотне, а остальных ограждают рядами полицейских, слезоточивым газом, танками и тюрьмами. А затем начинается взаимообмен между тысячей и сотней: кого-то по своей глупости, тупости, бездарности опять выталкивают в толпу, а кто-то, благодаря удачному стечению обстоятельств, таланту, трудолюбию или хождению по трупам попадает в заветную сотню, в число избранных, которые под охраной закона, милиции и армии могут спокойно зайти в малолюдный магазин, выбрать, что хочется, уехать на дорогой машине, отдыхать на модном курорте, лечиться у авторитетных врачей. Они могут все: ведь их только сотня из тысячи.

И, действительно, в украинских магазинах появилось изобилие: импортные шмотки, дорогие автомобили, тропические фрукты и овощи, вместо советской докторской – 20-30 наименований колбас; там, где лежал один сыр голландский – толстые круги из десятка стран с названиями, которые раньше можно было встретить разве что в царской России, да в иностранных романах. Джинсы, вожделенные джинсы, мечта всех модниц и модников теперь продавались в длинных рядах вьетнамцев и китайцев на любом рынке, в любом магазинчике и любого качества.

Вот только карбованец бил все рекорды инфляции. Купюры в 1, 10, 100 карбованцев не ходили. За тысячу тоже нельзя было ничего купить, ее использовали только для размена и расчета в крупных магазинах. Дошли до банкноты в миллион карбованцев. Самые выдающиеся деятели Украины резко упали в цене, пришлось использовать второстепенные фигуры. Франко стоил дороже Шевченко, а Мазепа и в подметки не годился Лесе Украинке.

Нарождающаяся блатная буржуазия ходила в малиновых пиджаках, ездила на « Мерседесах-600» и носила швейцарские часы, украшенные бриликами, а в это время школьники падали в голодные обмороки, пенсионеров находили мертвыми спустя 3-4 месяца после смерти в пустых квартирах. Такой была Украина в 1996 году. До «дна» оставалось еще долгих четыре года.

Подпитанный деньгами Кардаша, комбинат удачно провел осенне-зимний овощной сезон, заработал приличные деньги, скопил огромные резервы продукции на складах, стал рассчитываться по долгам сначала, как положено, с государством, потом с остальными. Но когда подсчитали, сколько надо заплатить налоговой службе, то схватились за голову. В поисках средств к существованию государство сделало очередной финт. Отныне за продукцию, которая еще лежала на складах, надо было платить, как за уже реализованную.

Комбинат опять очутился в долгах, как в шелках и перед налоговой, и перед Пенсионным фондом. В крупных барышах остался только Кардаш. Во- первых, по договору он оставил за собой практически по себестоимости самую ходовую продукцию, которая шла с колес, несмотря на то, что фирма накручивала 100 процентов наценки. Во-вторых, он получал проценты за кредит. Предвидя налоговые затруднения комбината, Кардаш за деньги от реализации заранее внес налоговые платежи за всю выкупленную им продукцию и оставил ее на ответственном хранении, не заплатив ни копейки за это хранение – таковы были его условия.

Поэтому, когда нагрянула налоговая милиция, опечатали все, кроме продукции Кардаша. Больше того, когда налоговики объявили о распродаже арестованной продукции, Кардаш хладнокровно ждал, пока цены распродажи ни упали вдвое, так как налоговой позарез нужны были деньги для поступления в бюджет и скупил почти все, что осталось. Кирилюк, узнав об этом, чуть ни взвыл. Тогда он впервые понял, какого партнера пригрел.

– Что ж ты гад делаешь? – закричал Виталий Семенович, соединившись с «Внешторговощем».

– Вы о чем?– хладнокровно спросил Кардаш, прекрасно понимая о чем идет речь.– Я вам что-то должен?

–Ты ничего не должен, – бесновался Кирилюк, – ты только раздеваешь нас, как бандит.

– Будьте любезны объяснить в чем дело?

– Ты зачем перекупил нашу продукцию у налоговиков? Никто, кроме тебя, не смог бы купить ее у налоговой. Мы бы постепенно продали бы ее и рассчитались.

– Я что, обязан вам докладывать, что и у кого я купил?– ледяным голосом отвечал Глеб.– Еще раз спрашиваю: я что-нибудь должен комбинату? Нет, а вот комбинат мне должен, и я завтра могу потребовать оплату долга и штрафных санкций.

Кирилюк задыхался от ярости и бессилия. В самом деле, официально Кардашу нельзя было предъявить никаких претензий, кроме моральных. Это и бесило. Все, гад, предусмотрел. Как он ловко доит комбинат! А он, Кирилюк, так не умеет. Не умеет не для себя – ему на свой век хватит – не умеет для комбината, не умеет предусмотреть заранее все препоны и преграды. Неужели, действительно, отстает, устарел? Учиться поздно – хоть уходи. Но нет, мы еще повоюем.

–Глеб Платонович, паразит ты эдакий – смягчился Кирилюк.– твои акции на комбинате, чтож ты его гробишь?