Путь олигарха

– Знаю, видел, – довольный своей наблюдательностью, сказал Кардаш.– Одобряю. Симпатичная…располагает… я ее тоже отметил. Командировочные, наверно, многие на нее залядываются, не один ты, – добавил он со значением.

– Не знаю, не спрашивал, – хмуро ответил Скляр, не желая продолжать этот разговор.

– Я бы тоже не прочь остаться, – разоткровеничался Кардаш.– Вера Феликсовна– шикарная женщина. Вырастают же в глухомани такие экземпляры! Ее в хорошем салоне довести до кондиции – она всех киевских топ-моделей за пояс заткнет.

« Неужели уже успел трахнуть?»

– На нее тоже все заглядываются, – не удержался от скрытой колкости Скляр.

– Близко локоть, да не укусишь, – понял намек Кардаш.– Она не из тех, кого можно дешево купить.

– Я попробовал с ней пофлиртовать. Ни в какую. Тем интересней. Взять бы ее в Киев, работа для нее найдется.

– У ней и здесь ее хватает. Так здесь она хозяйка, – вяло возразил Олег.

– Как ты думаешь, она рядом со мной смотрелась бы? – доверительно спросил Кардаш, глядя куда-то далеко- далеко.

– Роскошно,– ответил Скляр вполне искренне.

– Ладно, оставайся, – Глеб протянул руку, прощаясь.– Спасибо, что помог. Я в долгу не останусь, все свои обещания выполню, как только приеду в Киев.

Прошел год. Шумела, роптала Украина. Кризис экономический и духовный нарастал. Телеэкраны, радио, газеты пестрели сообщениями о забастовках. Шахтеры, пройдя маршем от Донецка до Киева, гремели касками перед зданием правительства. Кладбища не успевали копать рвы для умерших, предприятия останавливались одно за другим.

Не беда, если бы только отсталые, не способные производить конкурентноспособную продукцию, но ведь прекращали работу заводы и фабрики, составляющие некогда цвет украинсвой советской экономики. Новая независимая страна оказалась слишком бедной для экономики, которая ей досталась. Недоставало денег, сырья, рынков сбыта, обыкновенного профессионализма, новых знаний. Мало кто понимал, как надо действовать в условиях нового экономического строя. Многие продолжали верить, что все вернется на круги своя и надо только подождать.

Страну захлестнула волна коррупции и откровенного грабежа. Ваучеры, которые выдали всем гражданам Украины на право владения частью национального богатства, осели в сейфах неизвестно как возникших трастов, которые лопались ежедневно, передавая свои права очередным трастам, которые тоже проваливались сквозь землю, так что, в конце концов, проследить судьбу ваучеров оказалось невозможным.

Рвались отлаженные десятилетиями деловые связи, схемы обоюдных поставок, транспортные перевозки. Как будто рвались крупнотоннажные бомбы, оставляя после себя лишь отдельные островки экономической жизни, но эти оазисы не могли вместить всех желающих оставить тонущий «Титаник». Все, кто прыгнул в бушующий океан, мечтали спастись и уцелеть; тысячи, миллионы рук тянулись к спасительным шлюпкам, расталкивая остальных. «Выжить, выжить любой ценой»– вот немой лозунг того беспощадного времени.

Сотни тысяч проституток высыпали на улицы городов – главный и страшный признак всеобщего бедствия. Не было сладу с «металлистами»– охотниками за металлом. Воровали всё: от линий эпектропередач, трансформаторных будок, канализационных люков до кладбищенских табличек и решеток, не заботясь угрозой смерти. То и дело сообщали, что кто-то сгорел в электробудке, на проводах, сорвался с крыши, утонул в реке под тяжестью груза, подорвался на мине времен войны.

На прохожих нападали днем и ночью, бандитские разборки велись среди белого дня на центральных улицах городов и поселков. Шел черный передел собственности – тот знаменитый процесс первичного накопления капитала, о котором писал немецкий экономист с бородой шумера, ставший иконой пролетарского движения.

Власти раз за разом твердили о достижении «дна» кризиса, но, видно, Украина стояла на Мариинской впадине, потому что дни бежали, а пресловутого дна никак не удавалось достигнуть, чтобы потом начать подъем вверх. Поговаривали, что могут ввести карточки на самое необходимое, но слава богу, до этого не дошло, но атмосфера была гнетущей. Не провожали с оркестрами в армию, не созывали полсела на свадьбы, из окон квартир не слышались песни – это считалось дурным тоном, стояли пустыми роддомы. Классический кризис.