Путь на север

Они протягивали друг другу косяк, тихонько касаясь пальцами друг друга, каждый затягивался несколько раз, глубоко и с удовольствием, и отдавал косяк обратно. Тот тлел быстрее, чем хотелось Кришану; Анджум затянулась напоследок, затушила косяк о глиняную лампу, улыбнулась осторожно, но все же уверенно. Теперь им не на что было отвлечься, нечем занять руки, притворяясь, будто они и не замечают, что сидят рядом, наедине, и ничто не мешает им делать, что хочется. Оба чуть подвинулись, Анджум коснулась его колена, провела рукой по исподу бедра. Кришан потянулся к ней, чтобы поцеловать, но Анджум уклонилась, увернулась от его губ и поцеловала его, но не в губы, а в щеку, едва ли не в ухо, потом в шею и уж потом в губы. В последовательности мягких, непринужденных, почти инстинктивных движений — так, словно земля уплывает и они, вцепившись друг в друга, падают сквозь пространство — они разделись, она оседлала Кришана, задвигалась сперва медленно, потом быстро и жадно. Он лежал под Анджум, участвуя в этом движении, поддерживая его бедрами, гладил ноги, талию, грудь Анджум, ее ладони скользили по его груди, плечам, шее, время от времени, словно очнувшись от забытья, Кришан с изумлением всматривался в сидящую на нем женщину и вновь погружался в совместное их движение, крепче обнял ее тело в нарастающей общей скорости, будто желал доказать самому себе, что она существует, что образ в его душе — больше, чем просто образ, нечто не мимолетное, а осязаемое, из плоти и кожи, такое, что можно касаться, сжимать в руках, вдыхать запах, чувствовать ладонью пот. Дыханье Анджум учащалось, лоно ее теснее прижималось к его межножью, и, сообразив, что происходит, Кришан постарался обуздать себя, сосредоточенно приспосабливаясь к ее учащенной настойчивости, но вскоре почувствовал, что долее сдерживаться не в силах и вместе с ней неожиданно достиг пика, задыхающегося, на мгновение совпавшего у обоих. Когда все закончилось, Анджум уткнулась лицом в его шею и, тяжело дыша, прижалась грудью к его груди. Растянулась на нем, выпрямила ноги, и они лежали молча, вслушиваясь в биение своих сердец, становившееся медленнее, ровнее. Погрузившись в тихую истому, каждый из них наблюдал, как сквозь остатки страстного нетерпения не спеша проступает дурман; разговаривать ни ему, ни ей не хотелось: будто, окутанные теплым послесвечением удовольствия и телесного напряжения, они отдались настоящему, не думая ни о будущем, ни о прошлом, и настоящее, подобно утробе, казалось, способно вместить в себя все, что им необходимо, пока их тела сливаются воедино.

Так они пролежали минут пятнадцать или полчаса — может, даже и час, трудно сказать, время словно застыло или целиком сосредоточилось в настоящем, хотя в какой-то момент Анджум соскользнула набок, коснулась бедра Кришана и вопросительно погладила его межножье. Рука ее оставалась там, пока не почуяла отклик, перешедший в новую череду движений, приведших к медленному, но энергичному погружению друг в друга, на этот раз дольше и откровеннее, оба смелее набрасывались друг на друга, черпая столько же удовольствия в том, чтобы брать, сколько и в том, чтобы отдаваться. Они меняли позы, по очереди поглощали друг друга глазами и руками, разрываясь между потребностью присвоить тело другого и желанием любоваться им чуть издали, не зная, что выбрать — то ли близость, то ли дистанцию, ведь для страсти нужно и одно, и другое. Снова замедлившись, они в изнеможении улеглись бок о бок — его правая нога на ее левой ноге, ее левая рука на его животе — и уставились в потолок в теплом сиянии ночника. Помолчав немного, они разговорились, Кришан уже не помнил о чем, разговорились с неожиданной исповедальностью, которая так часто возникает между новоиспеченными любовниками; порой она кажется деланой и наигранной, однако же, когда двое так сильно хотели друг друга, что даже соитие не утолило это желание, подобной исповедальности свойственна странная глубина, доверительность, в которой каждый делится тем, что всю жизнь хранил в душе и только сейчас, в минуту безопасной искренности, сумел наконец изречь. Прежде Кришану случалось чувствовать такую близость с другими, один или два раза, но сейчас она усилилась так, как ему и не снилось, будто слова, которые он тогда говорил Анджум и которые она говорила ему, не растают, подобно большинству слов, в бесконечном потоке молчаний и звуков, будто их слова действительно услышат, действительно примут на веру, объективно оценят за пределами их личностей, будто, разговаривая тогда в теплом коконе тел, они писали душой на небе или на земле и через слова обретали постоянство, а то и вечность.