Путь на Индигирку

Постепенно мной овладело странное чувство собственной вины. В чем, за что? Но выполни я просьбу Семенова, убери места, в которых рассказывалось, как теперь стало ясно, о Данилове, не было бы по крайней мере этих сомнений. Я отправился разыскивать Данилова; если есть какая-то связь, он должен знать…

Его нигде не было — ни на конбазе, ни около общежитий, и тогда я пошел на другую сторону протоки к юрте, которую осенью соорудили себе Федор и Данилов. Крохотное жилье с плоской крышей было сработано наспех из тонких стволов лиственниц, снаружи заляпанных комьями глины. За столиком у оконца сидел Федор со взъерошенными волосами и заспанным лицом. На вопрос, где Данилов, он нехотя кивнул на темную занавеску, которой был отгорожен угол, и пробурчал:

— Спит…

— Почему не на работе?

— У него спроси, — враждебно сказал Федор и отвернулся к окошечку, за которым в глубине тайги цвела зловещая малиновая заря.

Данилов спал, скрючившись на оленьей шкуре, постеленной на голый деревянный топчан, и уткнувшись колючей черноволосой головой в цветастую ситцевую подушку. Мелкие капельки пота выступили у него за ухом. Я позвал его, тронул плечо. Напрасно! Данилов спал похожим на беспамятство сном.

— Пьяный? — спросил я, поворачиваясь к Федору.

Он не ответил, даже не повернулся ко мне, продолжая смотреть в оконце на зарю. Я присел на грубо сколоченную табуретку, не зная, что делать. Федор скосил на меня взгляд.

— Зачем он тебе? — спросил Федор, не делая ни малейшего движения, чтобы повернутая ко мне.

— Поговорить хотел, — как-то машинально сказал я, раздумывая о своем. — В Абый мы вместе ездили, а потом он обиделся за этот дневник… Разве я в чем виноват?..

Федор повернулся и посмотрел на меня долгим, холодным взглядом.

— А где же ты раньше был? — спросил он, не отрывая от меня взгляда. — А-а!.. — он с каким-то ожесточением махнул рукой, едва не ударившись о край стола. — Не понять тебе таких, как мы, у которых никого нету, попробовал бы нашей житухи, завыл бы пуще него… — Федор усмехнулся: — Прощения пришел просить!.. О себе, а не о нем ты подумал, об успокоении своей души. Ему вспоминать про то, как он жил, хуже, чем ножом по сердцу, а ты его перед всеми людьми обголил со своей газетой. — Федор опять стал смотреть в маленькое без переплетов рамы окно. — Как слепой живешь, — снова заговорил он, — не видишь вокруг себя жизни людской, невдомек тебе, что последнее отнимаешь…

Что я отнимаю? Что? — воскликнул я, смутно понимая, что Федор в чем-то прав.

— Что? — Федор рывком повернулся ко мне. — Я тебе расскажу — что… Хотел ты правды дознаться, так уж я расскажу. Родню мою побило голодом в Заволжье в засуху. Родителей похоронил, двух сестрёнок в землю своими руками закопал, как жить было? Ушел из деревни. Погодя время, девушку встретил на строительстве в Сибири, деревенскую, тоже одинешеньку, как и сам. За всех, кого в землю уложил, ей одной досталась моя забота. Приехал туда такой активист, как ты, книжки ей стал читать, стихи рассказывать, песни пел, шутки шутил… Не то, что я. После засушливого года забыл я все такое, в душе пересохло. Одно только и знал: для нее жить. В последний раз пришла, заплакала, до земли поклонилась, и больше я ее не видал… Ушел и оттуда. После разыскала мой адрес, прислала письмо. Бросил ее тот активист. Не поехал я к ней, понял, что не смогу быть с ней человеком, перегорело, что было. На Индигирку перебрался, подальше от нее, а и здесь активист объявился. — Федор помолчал и угрюмо произнес: — Куда дальше бежать, не знаю…

— Вот почему ты Наталью в клуб не пускаешь… — В душе моей поднималась мутная волна гнева, мне хотелось наговорить ему злых, обидных слов, я едва сдерживал себя.

— Кто это тебе сказал? — совсем негромко проговорил Федор. — Или сам выдумал?

— Он сказал, — я кивнул на занавеску, — жалко, говорит, Наталью.

— А он-то что сам знает? — с какою-то сдержанной горечью сказал Федор. — Нет, — мотнул он головой, — нет, не держу я Наталью. Сама она не захотела в клуб к тебе ходить, что же я ее, силком?.. Наталью не заставишь, если не захочет, самостоятельная, от ее характеру и мне не сладко…

Мы помолчали, я понял, что мои обиды смешны, мелки, что тут уж ничего не поделаешь, Федор говорит правду.

— Кто же ножом Андрея?.. — как-то невольно вырвалось у меня. Федор оперся о стол обеими руками и начал медленно подниматься, лицо его сделалось каким-то безжизненным.

— Так вот ты зачем… Вот ты чего у Данилова хотел выпытать, в чем обвинить…

Я невольно тоже поднялся. Мы стояли друг перед другом, я понимал, что Федор сейчас бросится на меня. Он вдруг опустился на табуретку, в изнеможении уронил голову на руки, плечи его как-то странно сжались.

— Уходи, — глухо сказал он. — Уходи, худо будет…

Я постоял над ним, не зная, что делать, и вышел из юрты.

Когда я появился в редакции, Рябов, ни о чем не расспрашивая, сказал:

— Тут ребята, рабочие мастерской, заходили, принесли тебе акт «легкой кавалерии», я на твой стол положил. Как раз то, что нам нужно. Проверь факты, обработай в виде заметки.