Путь ко Христу

– А вот, батюшка, если исцеление все же не получается, что тогда делать?

– Сам Господь дал ответ на твой вопрос: «Тогда ученики спросили Иисуса: почему мы не могли изгнать его? Иисус же сказал им: по неверию вашему». И действительно, вера экзорциста, или по-русски – бесогона, имеет решающее значение. Или еще может быть, что Бог попускает бесноватого больного еще пострадать для его последующего духовного просветления или совершенствования.

– Батюшка, а все же какие есть главные средства врачевания бесноватых?

– Можете записать. Их семь. Перечислю по порядку: пост и молитва, паломничество ко святым местам, генеральная исповедь прегрешений, начиная с семи лет, молитвенное делание с многократным осенением себя крестным знамением и набожными размышлениями, праведные обеты, бесоизгнание. И все это венчает принятие Святого Тела и Крови Христовой. И потом чаще причащайтесь. Бес не может пребывать в человеке совместно с принятым Святым Пречистым Телом и Кровью Христовыми.

Наконец мы, получив благословение, распрощались с батюшкой и вышли вон. Недалеко от батюшкиной кельи я увидел прекрасной постройки обширный дом с большими светлыми окнами и верандой. Я спросил Магду:

– Чей это такой красивый дом?

– Это батюшкин дом.

– Как батюшкин?!

– Да, это благодарные прихожане уже лет десять назад построили и обставили этот дом для своего любимого пастыря. Там есть полный комфорт, но батюшка предпочитает жить в своей ветхой келье и спать в гробу, а в дом пускает приезжих к нему издалека богомольцев.

Вот, пожалуй, и все о бесогоне из Ольховки. Это было в 1984 году. Не знаю, жив ли он еще. Дай-то Бог.

25 марта 2000 г.

Любовь к отеческим гробам

Когда-то, в семидесятых годах, я лежал в одной кардиологической клинике Ленинграда и, находясь в палате, с унынием смотрел в окно, по стеклам которого, как слезы, ползли капли осеннего дождя. Сырой западный ветер с Финского залива трепал ветви деревьев, осыпая золотой листвой уже пожухлую траву больничного парка. Палата была небольшая, на трех человек, и одну койку занимало «лицо кавказской национальности». Несмотря на то, что он был болен, и очень даже болен, жизнь и энергия так и кипела в нем. Сам он был уроженец Грузии, из одного большого села Внешней Кахетии, однако по национальности считал себя армянином. Хотя он уже был не молод, и даже можно сказать, просто стар, от него исходил какой-то удивительный шарм, неумолимо привлекавший к нему женщин всех возрастов и сословий, летевших к нему легко и бездумно, как бабочки летят на огонь. Женщины были всякие: начиная от поломоек и шикарных буфетчиц до авантажных докториц. Он мне напоминал завзятых ловеласов довоенных времен, фланирующих по курортной набережной в широченных белых штанах, в истоме закатив кавказские глаза и крепко прижав партнершу, выделывающую ногами модное в те времена танго. В Ленинграде он жил давно, но не сидел на месте, а постоянно курсировал между Ленинградом и Тбилиси, где вел разные маклерские дела с дельцами и начальниками крупных и богатых грузинских и армянских кладбищ. Его знали и в Тбилиси, и в Кахетии как денежного воротилу и как щедрого и веселого кутилу, что на Кавказе ценится особенно высоко. Звали его Ашот. Сейчас он лежал на больничной койке с капельницей, с подвешенной к носу кислородной трубкой, синий и отекший. Но несмотря на свое, можно сказать, предсмертное состояние, был веселый и пускал в ход руки, когда к нему подходили молоденькие докторши или медсестры. Нашим палатным врачом была молодая, статная и очень ухоженная докторша. Ашот за глаза называл ее карабахской кобылицей, а мы с другим соседом – царственной докторшей. Ашот, делая ей комплименты, говорил, что с ее фигурой, лицом и статью в Голливуде она могла бы играть русских императриц. Еще он просил пореже подходить к нему, а то он очень волнуется и у него повышается кровяное давление.

Во время обхода мастистый профессор-кардиолог, демонстрируя Ашота студентам, всегда говорил открытым текстом: «Вот перед вами больной, умышленно погубивший свое сердце непомерной выпивкой и разгульной жизнью». Ашот же в это время подмигивал хорошеньким медичкам и в кровати изображал, что он танцует лезгинку. По всем расчетам врачей Ашот должен был умереть в ближайшие дни и выйти из больницы ногами вперед, но он не умер, пошел на поправку и вышел из больницы своими веселыми ногами – вероятно, Божиим промыслом ему была уготована другая смерть.

Мы с ним часто вели разговор о вере, о Боге, и он мне сказал: