"Где же ты был?" - как бы спросило его зеленое сияние. "Смотри!" Действительно, этот огонь ничуть не походил на обычный, он притягивал к себе внимание в десять, в сто, в тысячу раз сильнее. Клас засмотрелся, и когда поднимаясь по лестнице Стэфи заслонил огонь спиной, почувствовал порядочное раздражение.
Собравшись в зале, люди поставили Зеленый Огонь посередине и смотрели в это вечное пламя как зачарованные. Сотни змей приползли сюда же, не испросив даже разрешения у своего повелителя и задумчиво покачивали головами. Так продолжалось несколько часов, но никто не замечал времени. Первым насмотрелся Клас.
- Я уже забыл, когда спал в последний раз, - заметил он, с хрустом потянувшись. - Это совершенно изумительная вещица, но она принесла монахам немало горя и... Пора бы поесть и ложиться.
- Она стимулирует мутации... - как во сне проговорил Питти. - Она и есть - Монастырь... Да-да, конечно, разведи огонь и кого-нибудь зажарь, а я посижу пока здесь.
Стэфи промолчал, не отрывая глаз от волшебной колбы и Класу пришлось одному отправиться на поиски пищи. Поленившись идти за Мост, он нарвал в саду фруктов и принес сухих веток для костра, застав в зале все ту же картину.
- Хватит! - воскликнул он. - Нельзя смотреть на него так долго, у вас тоже вырастут рога!
- А что? - откликнулся Питти. - Очень может быть. Хорошо, отнеси его обратно в подвал, только не запрятывай далеко, а то не найдем.
Снова не найдя, что возразить на бесконечное нахальство лесного человека, Клас послушно исполнил приказание и опять вернулся, надеясь что Стэфи хотя бы развел костер. Его ждало разочарование: и мальчик, и шаман уже спали, даже не поев. Нехотя сжевав пару груш, степняк вытянулся на полу и прикрыл глаза. Перед ним тут же закачалась зеленая колба, обещая сделать из него нечто большее, чем человека. Юноша запротестовал во сне, но Зеленый Огонь не желал его слушать.
3
Ночью водопад казался Бияшу особенно холодным, хотя ощущение было обманчивым. Ручей берет начало в снегах и несет свои воды до места купания недостаточно длительный срок, чтобы успеть нагреть их даже под жарким солнцем. И все же в темноте человек чувствовал стужу больше обычного.
Человек ли? Бияш предпочитал относить себя к людям, а вот Вечный Мост полагал иначе, не позволяя касаться себя. Когда-то давно это было даже обидным: ужасные с виду мутанты перебирались через пропасть даже не задумываясь о своем нечеловеческом обличьи, а вот Бияшу приходилось карабкаться по скалам.
Но ничего, на этой обиде давно наросла мозоль. Возможно, он сам был виноват в таком отношении к себе Моста: слишком уж мало жил человеческими заботами и представлениями. Что ж, надо признать, это довольно сложно для бессмертного существа. Да и зачем Бияшу Монастырь? Он не посещал Святой Земли несколько столетий и не планировал делать этого впредь.
Совсем уж похолодев, почти сравняв с водой свою температуру, бессмертный вышел из потока. Единственное, что отличало его от обычного человека внешне - полное отсутствие половых органов. Природа поленилась заниматься излишней работой: зачем репродуктивные органы тому, для кого потомство не имеет никакого смысла? Бияш на эту недостачу не сердился, он считал своей обязанностью радоваться тому, что такой биологический казус, как он, вообще сумел появиться на свет.
К матери он никогда не испытывал теплых чувств, что в какой-то мере укладывалось в ту же логическую цепочку: раз нет потомства, то нет и предков. Однако фактически мать все же была, и Бияш относился к смертной женщине со всем уважением вплоть до ее своевременной кончины, чтобы тут же забыть. Теперь он не помнил даже ее имени, так же как и многих, очень многих других имен. Забывать он умел очень хорошо, и это тоже было необходимым условием существования бессмертоного. Жить с памятью, жить воспоминаниями? Это всего лишь один из видов смерти.
Бессмертие свое Бияш осознал очень рано. В возрасте полутора лет он исхитрился вывалиться из окна Монастыря и разбился в буквальном смысле в лепешку, однако даже не потерял сознания. Он прекрасно слышал через одну уцелевшую барабанную перепонку, как зарыдали близкие и как соседи принялись их утешать. Даже если бы малыш и хотел сказать матери, что жив, то не смог бы этого сделать из-за раздробленной челюсти. Его положили на простыню и отнесли в одно из внутренних помещений, где и оставили до утра (был поздний вечер), чтобы заняться погребением тела при свете дня. Процесс регенерации занял тогда почти всю ночь, и утром он заревел, требуя пищи.
Тогда же Бияш уяснил для себя понятие боли. Оказывается, для других людей сильные осязательные ощущения были крайне неприятны. Бессмертный лишь приблизительно мог себе это представить. В целом же тот случай можно считать настоящим рождением Бияша, потому что именно после него какие-то механизмы заработали в полную силу и уже через год он достиг своих нынешних размеров.