Путь к Цусиме

Вся эта колоссальная работа в конце концов оказалась однако выполненною нами на "авось", без определенного конечного плана и без достаточного знания сил противника. Через пять часов после нашей встречи с ним в бою участь нашей эскадры была уже решена; гибель ее была неизбежна. От метко направленного огня и от разрушительной силы японских снарядов, градом осыпавших нашу эскадру, ее не могли спасти ни храбрость, ни мужество и стойкость отдельных защитников, которые работали с неимоверными усилиями в душной, ядовитой атмосфере и тяжелой боевой обстановке. На боевую силу и умение управлять ею надо было отвечать тем же, a у нас не было в этом сражении ни того, ни другого; и поражение нашего флота было неизбежно… Один за другим от превосходной и превосходно использованной японской артиллерии гибли наши лучшие суда, гибли и люди…

Иначе и быть не могло. И только одни мы, русские граждане, были так не осведомлены; мы совсем не знали, что наш флот был заведомо не готов к современному эскадренному бою, что Японцы его наверняка расстреляют прежде, чем он успеет подойти на расстояние, с которого наши плохие снаряды могут вредить противнику…

Просторная братская могила вместила в себе всех и все, — и достойных, и недостойных, и хорошее, и дурное…

Там легли многие самоотверженные работники в своем деле; они погибли каждый на своем ответственном служебном посту, погибли за работой, воодушевленные ею в сознательной борьбе за честь и достоинство родины; они по-своему слепо верили в могущество России на море; они всегда готовы были своими слабыми силами оберегать ее и своей неустанной работой доказывать это могущество всему миру; но только, к их несчастью, они почти бесплодно затрачивали свою ценную работу среди окружавшего их безбрежного моря карьеризма, безучастного отношения к делу, нежелания работать и неумения работать…

Там погребены радость и надежды на лучшее будущее у многих тысяч семейств, лишенных навсегда своих работников, кормильцев и дорогих сердцу людей. Понесенная ими контрибуция слез и горя дороже всех миллиардов, брошенных нашей родиной на ветер и на дно морское…

Там погребены многие тысячи тех, утрата которых обильно орошается горькими народными слезами во всех обездоленных и разбитых семьях.

Там смерть нашла многих и тех, кто смотрел на русский флот, только как на место призрения для детей потомственных дворян и для детей чинов морского ведомства.

Там нашли свой удел многие и те, кто не любил морского дела, кто не следил за его развитием, кто сам его не совершенствовал, кто другим не давал этого делать, кто смотрел на него, как на красивую, веселую, приятную и выгодно оплачиваемую забаву, как на привилегию той касты, к которой принадлежал он сам, к которой иногда принадлежал его отец, и к которой во всяком случае могут принадлежать его сыновья, даже если бы к работе, связанной с серьезной морской службой, у них не оказалось впоследствии ни малейшего призвания.

Вместе с эскадрой там, под Цусимой, опущены на дно морское также многочисленные, годами копившиеся, прошлые грехи нашей самовластной и бесконтрольной бюрократии в области судостроения; неразрывно с ним были связаны у нас и нерадение к казенной работе, и выполнение ее всегда дорого, не всегда хорошо, но со всей показной канцелярской волокитой, безнаказанной, позволявшей на долгие годы затягивать работу и, при наличии всех показных, оправдывающих ее формальностей и документов, обильно "питать" ею всех и вся, сообразно чину, рангу, выслуге лет, и особенно — благодаря протекции, связям и степени опытности.[4]

Там, перед этим народным памятником, наша бюрократия морского ведомства чистосердечно и всенародно должна была покаяться, и перед всем миром сознаться, что, невзирая на сделанные у нас миллиардные затраты на развитие морского дела, "военного флота, как боевой силы, в России еще не существует"[5], и что напрасны будут все усилия созидать новый флот на прежних началах"…

"Боевого флота до войны у нас не было вовсе", пишет лейтенант Вердеревский спустя полтора года после Цусимского разгрома[6]; у нас было до этого "только случайное собрание кораблей, которые довольствовались весьма немногим: лишь бы перемещаться по земному шару, получая чины, ордена, морское довольствие и т. п." На этих кораблях работал офицерский состав, получивший свое образование в учебных заведениях, о которых сами же моряки теперь пишут, что "за последние XXV лет в них почти ничему не учили[7], а чему и учили, то плохо…" На этих кораблях довольствовались "доморощенными электротехниками из минных офицеров[8], которые в электрической сети своего корабля зачастую бродили, как в лесу"; там довольствовались "артиллеристами, не имевшими никакого понятия о стрельбе на море"; там довольствовались "штурманами, получившими на это ответственное звание свое право[9], не сходя с набережной Васильевского острова в городе С.-Петербурге…"

О качествах личного состава нашего небоевого флота адмирал Рожественский откровенно пишет теперь в таких выражениях[10]: