Путь к Цусиме

"Наш броненосец имел страшный вид. Всюду бросались в глаза ужасающие следы артиллерийского огня. Палубы, борта, пушки, дымовые трубы, мачты, ходовые рубки, — все, положительно все было разбито, исковеркано, искрошено, расшатано, исцарапано, согнуто. Все шлюпки оказались сожженными; от них остались только обгорелые головешки. Миноноски, на которых Рожественский мечтал сразиться с Японцами, совершенно развалились; железная обшивка на них, сдернутая и свернутая, висела жалкими лохмотьями, а изнутри выглядывали поломанные части разбитых машин. Элеваторы для подачи снарядов в башни были проломлены; стальные тросы в них были перебиты, вследствие этого электрические подъемники не могли уже больше подавать снаряды. Все снасти оборвало так, что не было возможности поднять сигнала. Мостики покоробило до неузнаваемости. Трапы снесло или свернуло винтом. Весь нос корабля разворотило так, что хоть въезжай на тройке. Некоторые пробоины были величиной больше квадратной сажени. Всех пробоин, и крупных и мелких, было на "Орле" более трехсот. На сплошь продырявленных палубах валялись куски железа, обрывки снастей, обгорелые лоскуты коек, обломки от приборов, разметанный уголь, сплавленные осколки роковых неприятельских бомб… А среди всего этого валялись изуродованные, растерзанные трупы людей, прокопченные, обгорелые… И куда ни взглянешь, все тот же бесформенный хаос. Не верилось, что все это могло быть делом японских бомб. Думалось, что здесь свирепствовали и все разрушали какие-то неземные, стихийные силы. Уцелевшие от боя, покрытые копотью и грязью, изнуренные непосильной работой матросы молча и с болью в душе бесцельно бродили по кораблю взад и вперед, уныло понуря голову и как бы соображая, какие еще новые бедствия может принести им с собой новый начавшийся день, 15 мая"…

На "Сенявине" 15-го мая утром некоторые орудия были в таком состоянии, что стволы у них оказались насквозь простреленными Японцами, и через сделанные таким образом отверстия можно было видеть свет через всю толщу ствола…[305]

"Апраксин" имел поврежденной свою кормовую башню. Гребные суда у всех кораблей были избиты и попорчены; уцелевшие из них спустить под огнем неприятеля было немыслимо; других спасательных средств никаких; койки заранее были употреблены для устройства блиндажей и для защиты наиболее уязвимых частей корабля.

В 10 ч. 30 м. "Касуга" начал обстреливать "Николая" с расстояния около девяти верст. За дальностью расстояния "Николай" отвечать не мог и обратился, след., просто в мишень для вражеских снарядов. Попадание началось с 3-го же выстрела: пробило уже борт у ватерлинии на носу, вода затопила отделение динамо, электричество погасло, доступ к боевому погребу был прекращен[306]. Спасение людей с корабля было уже неосуществимо, боевое сопротивление и одному "Касуге" было бы бесцельно и повело бы только к гибели офицеров и команды, а тут была налицо вся эскадра адмирала Того, свежая и сильная…

Небогатов сдался…[307]

В свое оправдание он говорит следующее:

"С точки зрения моих судей, приговоривших меня к позорному наказанию[308], я должен был бы взорвать суда в открытом море и обратить 2000 матросов в окровавленные клочья; я должен был бы открыть кингстоны и утопить 2000 человек в течение нескольких минут. Во имя чего?.. Во имя чести Андреевского флага! Но, ведь, этот флаг является символом той России, которая, в проникновенном сознании обязанностей великой страны, бережет достоинство и жизнь своих сынов, а не посылает людей на смерть на старых кораблях для того, чтобы скрыть и утопить в море свое нравственное банкротство и хищение, свое бездарное служение, ошибки, умственную слепоту и мрак неведения элементарнейших начал морского дела. Для представителей такой Россин я не имел права топить людей"…

Из отряда Небогатова не сдался добровольно один только броненосец "Адмирал Ушаков"; на предложение сдаться он геройски отвечал выстрелами, которые заставили японские крейсеры отойти дальше и только издали начать его бомбардировку. В конце концов "Ушаков" без особого труда был потоплен Японцами, не нанеся им никакого существенного вреда.