Путь к Цусиме

"Раньше я все стремился в тропики; хотелось ознакомиться с царски-богатой фауной и флорой, хотелось видеть воочию быт черных. Но вот уже месяц, как мы в тропиках; стоим вдали от флоры и фауны, созерцаем материк издали, но выносим на себе всю тяжесть местного климата. Так хотелось бы вырваться отсюда, избавиться от непрерывного распаривания в этой натуральной паровой ванне: меньше 24 градусов Реомюра здесь не бывает за целые сутки; прибавьте к этому иногда полное отсутствие ветра, влажный, почти сырой воздух и полную невозможность спать в каюте; возможность заснуть наверху, на верхнем мостике бывает тоже очень сомнительна. В Нози-бее каждую ночь идут сильные дожди; покрышка из брезента не выдерживает и начинает пропускать потоки. И вот часа в три утра приходится убираться с палубы. Придешь в каюту и через минуту делаешься буквально мокрый насквозь. Положим, что и наверху не просыхаешь целые сутки; но там все-таки иногда подует ветерок и освежит немного. После 10 час. веч. наверху, под открытым небом, нельзя показаться и на 5 минут без того, чтобы не промокнуть от обильной росы. Столь противный климат себе трудно и представить. Для нас он совсем непривычен, неподходящ; и влияние его сильно сказывается на эскадре: было изрядное число умерших, очень много и больных, особенно с желудочными болезнями. Хорошо помогает набрюшник, но не у всех он есть. С ним я чувствую себя сравнительно хорошо. Но тем не менее ни одного часа не чувствуешь себя свежим; одолевает и страшно расслабляет эта непрерывная теплая ванна, эти непрерывные головные боли… Спасают немного дожди. Тогда мы раздеваемся и выходим под дождик — помыться пресной водой и принять освежающий душ. Но и дожди здесь идут как нарочно большею частью ночью, часа в 3–4 утра, т. е. как раз тогда, когда больше всего именно хочется спать. Но мы и в этом разе не пропускаем случая освежиться"…

А главное были мучительны и несносны для персонала неопределенность и неизвестность, где сколько предстояло стоять, когда и куда предстояло идти, — это скрывание от офицерства того, что некоторые знали за неделю совершенно точно на берегу.

Этого "скрывания" требовали специальные условия самой службы во флоте; но русские — не моряки, и наше общество не хотело считаться с этими особыми условиями; может быть, потому оно не хотело считаться, что полноты скрывания в действительности все-таки не было. Так, напр., в С.-Пб. все знали, что наша эскадра зайдет в Диего-Суарец, и туда адресовалась вся корреспонденция; затем о предстоявшем уходе нашей эскадры от Мадагаскара газета "South China Morning Post" была осведомлена за неделю до ухода, а за 5 дней перед этим телеграмма об этом была перепечатана оттуда и в "Новом Времени". В Японии, как морской стране, существовали на этот счет совсем другие отношения. Там с посланными на войну прощались навсегда, заранее мирились с мыслью, что они должны отдать свою жизнь за честь и достоинство родины. Когда адмирал Того получил приказание начать военные действия, он прекратил все свои личные дела и даже переписку с семьей. Ему были доставлены в Майцуру письма от жены и детей, но он велел передать им на словах только следующее: "Скажите им, чтобы они меня не развлекали своими письмами"… И на японской эскадре никто не удивился этому; таков был боевой дух этой эскадры, так велика была общая готовность нести жертвы за честь родного флага. Японские адмиралы смело и открыто шли сами на смерть; столь же смело они посылали на смерть и своих подчиненных, если нужно было осуществить какую-нибудь отчаянную схватку, произвести безумно-отважное нападение. И они победили… (Извлечение из статьи "После войны", помещенной в журнале "Mope", 1906 г., № 5, стр. 187–188).

О том, как наши гг. командиры держали свои секреты, ко 2-му изданию книги один из наших товарищей прислал мне следующие сведения: "Где остановится эскадра на Мадагаскаре, об этом не было известно никому, кроме старших чинов, и держалось в секрете от остальных; а мне на почте в Диеро-Суареце 18 декабря 1904 г., через день после нашего туда прихода, показали целую пачку писем, адресованных на боевые суда эскадры"…

В секретничаньи дошли до того, что не сообщили командирам крейсеров даже и названия тех пароходов, которые из СПб. были переданы штабу эскадры шифром; а на них шла военная контрабанда из Европы в Японию. Списки этих пароходов зачем то были объявлены только ровно за неделю[259] до боя под Цусимой!..