Путь к спасению

Встретив Бояну, я потерял свою независимость, свою суперспособность, оберегаемую и столь любимую, что она была для меня предметом гордости. Любовь капризная, иногда даже стервозная дама, и с ней приходится танцевать. Правда, порой это танцы на углях, на разбитом стекле, но даже эти невзгоды служат украшением жизни. Я измеряю вечный город шагами в поисках своего счастья. Счастье с темными и печальными как сама жизнь глазами. С глазами, ставшими для меня добровольной темницей. Я повяз в космосе, который излучают ее глазницы, и в мечтах еще раз ощутить прикосновения ее спелых губ. Никогда на свете я еще так четко не осознавал цену, за которую готов умереть. Никогда я к этому и не был так близок…

В таком непонятном для себя состоянии я вдруг увидел перед собой огромную голову змея, созерцавшего мое жалкое присутствие перед его могуществом. Меня поразило, что никого из прохожих не удивляло подобие виновника первого греха в близости с местом его искупления. Наиболее противоречивого символа, нежели змей, вряд ли можно себе представить, и все же среди почитателей католической церкви, ему не найдется места.

По какой-то нелепой причине, мне пришло в голову, что стоит попробовать поставить точку именно там, где все началось. Словно тот самый змей, что притаился среди сердец христиан, изогнулся и поглотил свой хвост. Словно я что-то упустил и гонялся за собственной тенью.

И вдруг, когда это решение, показалось мне вполне обоснованным, когда я уже приступил к его реализации, меня тормознул жаркий приток закипающей крови. Пульс зашкаливал, а ноги вросли в землю. Я не мог двигаться, так сильно меня окатило шоком. Будто сам черт вылез из разлома земли и престал предо мной.

Когда я вновь увидел бывшего друга, его палец опять указывал что-то и кому-то. Я его не понимал. Я вообще ничего больше не понимал. Кто-то из 12-ти первоапостолов явно был наделен особым вниманием, или куда важнее количество статуй на входе в базилику? Эта глупая игра мне порядком надоела, и я намерен добиться правды! Даже ценой жизни?

Насупившись, я направился прямиком за всеми интересующими меня ответами. Но когда я пересек определенный рубеж, Андрей об этом узнал, резко обернулся, покачал головой и убежал. Я почти проводил его взглядом до ресторана, основанного еще в далеком прошлом веке. И если бы он не обернулся, выискивая меня глазами среди возникших из ниоткуда туристов, я бы вряд ли сообразил, что нужно кинуться в погоню.

Своей глупостью я дал фору, которая в нашей гонке стала решающим фактором. Андрей уже завернул за угол дома, а я только проделал пол пути. Когда же я все-таки достиг длинной узкой улицы, он скрылся за следующим поворотом. Еще с детства он превосходил меня по спортивным показателям. За период взросления не поменялось ровным счетом ничего, кроме величины его превосходства. Я уже дышал прерывисто и взахлеб, а он, уверен, даже еще не размялся. И вот, если это можно назвать вторым дыханием, меня постигла волна уверенности близости финишной черты. Андрей был еще далеко, а я уже был близок к цели. Правда, глупая мысль бросалась под ноги: «А вдруг, это не я догоняю, а совсем наоборот?»

Я нырнул под арку крайний раз по своей воле, так как следующую арку, пролетевшую над моей головой, я уже помню размыто. Кто-то от всей души приложился мне по голове, и в полубредовом состоянии меня закинули на заднее сиденье черного джипа. Я боролся с обмороком, пытаясь всеми силами ухватиться за ускользающий трясущийся мир, но он был слишком зыбким, что, теряя границы расплывался на моих глазах. Это бесформенное сочетание силуэтов и образов можно слепить по своему извращённому желанию, но у меня на это не было сил.

Помню лишь, как Андрей посмотрел сверху вниз на меня через открытую дверь:

– Я ведь тебя предупреждал! Теперь пришло время платить за свою упертость, Данил, за свою глупость и бредовые идеи, как будто что-то можно изменить. Вот только цена слишком большая, – возможно, он и вовсе ничего не говорил, возможно, вообще ничего не было, да и меня в принципе никогда не было – все это игра пораженного мозга.

18

На фоне плавно играющей со временем музыки меня пронзили знакомые голоса. Это было самое больное, что мне пришлось вытерпеть. Я знал, что те, кому я жал руки и смотрел в глаза, они разлучили меня с Бояной. Навсегда. Лучше бы с меня снимали кожу живьем, чем мучиться от глупой обиды на самого себя. Я лично виновен в своем положении. Я доверился скользкой змее и повернулся к ней спиной, совершенно забыв о ее смертоносном яде.

– Сын ты должен это сделать.

Змея и ее гадкий змееныш.

– Эх, Данил, Данил, – рука Леонида Павловича Абрамова впилась в мои волосы, – как мышь ты рылся в грязном белье и наткнулся на мышеловку. И самое интересное, что ты хотел доказать? Кому? – голос исходил из всех щелей. Говорящий вдруг потерял свою форму, но все еще пытался за нее ухватиться.