Как только Андрей прошел перекресток, я тут же кинулся к следующему, повторить трюк. Я бежал так, словно убегал от кого-то или от чего-то, и как только остановился отдышаться, то сразу это что-то меня догнало. Испуг. Я заглянул за угол дома, а мой некогда единственный друг, обогнав меня, удалялся все дальше и дальше. Я рывком с нижнего старта попытался сократить неумолимо растущее расстояние и на ходу сочинял причины происходящего. Странное дело, но его неторопливый шаг был недосягаем даже моим нелепым галопом. То и дело, я терял из виду нырнувшей за крышу дома фигуры, и вот вновь она всплывает на поверхность поглотить свежий воздух и снова на глубину. И вот почти я ступил на улицу дель Корсо, как из-за угла почти перед носом выплыл знакомый мне человек в темных джинсах, легкой рубашке поверх футболки и с короткой стрижкой. Моя ошибка чуть не спровоцировала оглушительный провал, время для которого еще не настало. Сначала я опознался, а теперь чуть не влепился в затылок преследуемого. Два нуля мне точно никогда не видать. Плакали горькими слезами моя лицензия на убийство и возможность сесть за руль Aston Martin с новейшими разработками MI-6 на борту.
Чтобы спасти свое положение я с упертой в пол головой кинулся в ближайшие дворы. Там я затаился на минуту, мне даже почудилось, что этого достаточно, чтобы забыть про свой позор. Забвение свалилось на меня комом, а я уже рыскал по улицам Рима. Андрей не мог далеко уйти, ведь в таком случае я бы потерял его, а никому из нас этого не хотелось…
Без толку я долго бродил по улицам города, на который были возложены надежды по обретению счастья. Но у надежд есть такая нехорошая способность, как рассеивание в воздухе при легком дуновении ветра в момент, когда, казалось бы, кроме них больше не на что положиться. И вот через накатившие слезы ты смотришь как мельчайшие частички, едва уловимые чужому глазу, некогда сложенные в одну четкую красивую картину, рассыпаются по воздуху, не оставляя ничего кроме пустоты.
К этому месту скорее всего меня привел шальной случай. Черный как сажа или грач, здоровенный случай, за которым я плелся, погруженный в призрачные мысли. Облюбованное подобными мохнатыми жителями Рима «Area Sacra» вдруг вывело меня из состояния транса и заставило улыбнуться моему четырехлапому пушистому гиду, который уже разложился на кирпичном парапете. Как здорово, что даже в бесконтрольном состоянии меня тянет к величайшим памятникам истории. Площадь Торре-Арджентина имеет одну из наибольших плотностей исторической значимости на квадратный метр. В рядах этих облюбованных котами руин все еще напоминали о себе древнейшие храмы и место смерти «первого среди равных». С каким-то особенным трепетом верится, что здесь некогда самый могущественный человек Римской империи вблизи театра Помпея, его противника в борьбе за власть после распада триумвирата, встретился лицом к лицу с заговорщиками, которые посмели поднять руку на равного Богам. С тех времен, когда сенат боролся за республику против тиранов, а коррупция только набирала масштабы, много чего поменялось. Теперь имущие власть и деньги за редким исключением теряют неприкосновенность. Даже закон больше склонен к сохранности подобного рода порядков.
Надо мной возвышались три высоченные пинии, с ветвей которых срывался ветер и обдувал направленное ему навстречу лицо. Сзади меня припарковался очередной таксист, а левая рука повязла в ласках животного с местной пропиской. Уличный кот тщательно следил за своей внешностью раз был таким опрятным, чистым и шелковистым. Он пару раз мяукнул, поднялся и соскочил вниз, поближе к своим сородичам.
Оставшись один мне жутко захотелось пробраться через узкие улочки к более чему-то вечному, чем даже память в Италии. Я ринулся в сторону воды.
На пересечении улиц ди Торре Арджентина и Флорида меня обогнал трамвай с белой крышей и рогаткой, упертой в черную паутину из толстых жгутов. Мне определенно был по вкусу буквально каждый закоулок, каждый облупленный уголок, каждый маленький сад, где любой фонтан принадлежит коллекции знаменитого мастера прошлых эпох.
Я чеканил по брусчатке ровно до моста, названного в честь национального героя. Там я уже почувствовал влагу, исходившую от Тибра, и направил свой путь вдоль тихой и едва ли приметной, насколько это возможно в Риме, набережной. Спустившись в мир грез, я вновь перешел на режим автопилота, тупо разгружая себя затянувшейся прогулкой. Признаться, в подобные часы я неистово рад, что так сблизился с одиночеством. Оно позволяет найти интересные детали в собственной личности. Если позволишь ему тихой поступью пройтись хоть раз с тобой по вечерним улочкам, то с каждым разом оно все шире и шире открывает дверь возможностей, которая навсегда закрыта зависимым от общества. Так и вправду когда-то было со мной.