Путь к Софии

В доме Задгорских тоже праздновали. Праздновали помолвку Неды с консулом, и так широко, как только мог себе позволить Радой в такое время, когда чаршийские лавки пустели с каждым днем... Еще не успело стемнеть, а весь дом уже был залит огнями. Тодорана и слуги, приглашенные ради такого случая, сновали вверх вниз по лестнице с подносами и оплетенными бутылями.

В зале был накрыт длинный стол, вино лилось рекой, и странное возбуждение — веселое и напряженное одновременно — было написано на лицах гостей.

А гостей было много, и настолько чуждых друг другу, словно это были люди из двух разных миров. Не случайно Филиппу было так трудно разместить их за столом. Ну как посадишь рядом родственников и старых чорбаджиев с виконтессой Стренгфорд или с мадам Леге? Он уже заранее знал, что может из этого получиться. А не пригласить родственников и чорбаджиев невозможно — это будет для них смертельной обидой. Ведь и отец устраивает такое пиршество только ради них!.. Филипп хотел посоветоваться с Недой — ее советы всегда ему помогали в подобных случаях, — но сестра почему-то стала вдруг замкнутой, раздражительной. «Опять моя сверхутонченная сестрица чем-то задета», — насмешливо подумал Филипп и сам взялся решать вставшую перед ним трудную задачу. Он начертил на листе бумаги длинный стол и стулья вдоль него, написал имена приглашенных. Вдруг его осенила счастливая мысль. Все может разрешиться просто, если разделить гостей! На одном конце стола надо посадить помолвленных и иностранцев, чередуя кавалеров и дам, как этого требует этикет; на другом конце, и как можно подальше от мадам Леге, он рассадит гостей-болгар; слева — мужчин, прежде всего старых чорбаджиев и затем остальных почетных гостей помоложе; справа — их жен. Отец его сядет по одну сторону стола, между Сен-Клером и архимандритом Досифеем, а он сам — по другую сторону, рядом с Маргарет, разумеется...

Воодушевленный собственной находчивостью, Филипп положил у каждого прибора карточку с именем приглашенного. «Ее светлость леди Эмили, виконтесса Стренгфорд», «Его превосходительство консул Австро-Венгерской империи фон Вальдхарт», «Синьора маркиза Джузеппина Позитано»... И еще много таких же карточек, которые он надписывал с чувством гордости и истинным наслаждением. Были и другие, на которых значилось: «Достопочтенный чорбаджия хаджи Мано Стоянов»... «Уважаемый господин Димитр Трайкович»... «Кузина госпожа Анастасия Манолаки Ташова»... «Наш многоуважаемый дядя и дедушка кир Ташо Атанасов» (кир^[30] Ташо, брат хаджи Мины, был чорбаджия еще со старых времен)... И так далее, и так далее.

Теперь празднество, на котором собралось столь разнородное общество, было уже в разгаре, несмотря на отчужденность и настороженные взгляды, которыми обменивались между собой гости, сидевшие по обе стороны стола. Несколько человек приглашенных отсутствовали — не пожаловал «Его благородие доктор Рэндолф Грин» и «Его светлость граф Вольдемар фон Тибо», да и Маргарет все еще не было, так что столь тщательно обдуманный Филиппом порядок быстро нарушился. Сесиль пересела к Неде. Позитано, раскрасневшийся и шумный, подсел к мадам Леге, которая неожиданно стала язвительной. Виконтесса разговаривала с Леге и слишком подчеркнуто избегала глядеть на противоположный конец стола, где чавкала, шмыгала носами и непрерывно чокалась целая орава родственников и близких друзей хозяев дома.

Обычно ничего не упускающий из виду, Радой сейчас не замечал, что происходило вокруг него. Да и происходило ли вообще что-либо или же все шло так, как должно? Радой был опьянен вином, собственной гордостью, счастьем дочери. Он то и дело вставал и потчевал гостей. Изъяснялся он при этом на странной смеси болгарских и турецких слов — ему казалось, что большинство иностранцев должны знать турецкий.

— Пожалуйста, возьмите еще! Господин барон... хаджи Теодосие... Есть, есть, будьте спокойны! Прошу...

К соседке Сен-Клера консульше фон Вальдхарт он обратился по-немецки, да так громко, чтобы его слышали и остальные иностранцы и свои.

— Не угодно ли вам еще немного мяса, сударыня? Белого, да? Сейчас, один момент...

Не слушая ее протестов, Радой положил на тарелку разрумянившейся австрийки большой аппетитный кусок индейки, и фрау Матильда, всячески оберегавшая свою фигуру, не могла устоять перед искушением.

А Радою не сиделось на месте. Взяв свой бокал, он отправился чокаться с гостями.

— За ваше здоровье, за ваше здоровье! За здоровье помолвленных. Будьте и вы здоровы и счастливы!..

Счастливый, улыбающийся, он наклонился к мадам Леге.

— Ну, сватья, чокнемся и с вами! Поздравляю с радостью! Недка, переведи! За ваше здоровье, говорю, сватья! Сватья... А есть такое слово по-ихнему, а? Недка, я тебе говорю! Скажи ей: болгары и французы — уже союз... Как это у вас там... Алон занфан де ла патри... — запел он.

Высокопоставленные гости иронически переглядывались, выражая притворное одобрение.

Мадам Леге притронулась бокалом к его бокалу и с натянутой улыбкой сказала: