Путь к Софии

— А тебе откуда знать, чего им нужно и чего не нужно? — вскипел отец.

— Я знаю! Знаю!

— Не горячись, Коста, — остановил его Климент. — Бери карандаш. Нарисуй нам эту тропу. Андреа, принеси сверху и другие карты.

Андреа поспешно вышел, а Коста взял карандаш, склонился над картой, но бесчисленные тонкие линии, которые, извиваясь, как женские волосы, переплетались на желтой бумаге, только его запутали.

— Как я тебе здесь покажу? — спрашивал он беспомощно и сердито. — Был бы я там, другое дело. Нашел бы дорогу по скалам, по деревьям, по ручью... Нет, так я не могу. Я не знаю, где их тут искать, — сказал Коста, когда младший брат развернул перед ним еще две карты, русскую и английскую.

— Если не можешь, так и не берись! — крикнул потерявший терпение Андреа.

— Погоди, чего ты сердишься, Андреа? Я сам пойду с Климентом и покажу дорогу, — сказал Коста и, только когда произнес эти слова и увидел испуганные глаза отца, понял, что сказал.

Но сказал он это не случайно. Почти все время, пока он стоял в стороне, слушая, как спорят отец с братьями, эти слова вертелись у него на языке. «А почему бы мне не пойти? — рассуждал он, и гордость распирала ему грудь. — Мой брат — ученый человек, да без меня он пропадет! К тому же и дело сделаем и братушек увидим. А путь до Орхание не такой уж дальний, за два дня одолеем», — уверял себя Коста, и, когда в его сознание прокрадывалась мысль о войне, о турках, об их сторожевых постах в горах, он спешил ее отогнать. Он говорил себе, что тропа безопасная, что у брата офицерский мундир; он и думать не желал об опасностях, хотя знал, что они существуют.

И он совсем забыл про отца. Да и все трое про него забыли. Они и не заметили, как он опустился на миндер — притихший, сломленный, полный дурных предчувствий... «Что-то теперь будет? — сокрушенно думал старый Слави, глядя, как его сыновья, молодые, сильные люди, заполнившие собой всю их низенькую кухоньку, увлеченно договариваются, забыв обо всем на свете, презрев терпение, которому он их учил столько лет... — Похоже на то, что Коста и Климент уедут. Скоро вернутся, говорят, а вернутся ли? А Андреа остается здесь. Остается вести какую-то опасную работу — еще опасней, чем затея старших сыновей. Ох, времена, времена», — повторял отец, незаметно смахивая слезу.

А Андреа слушал наставления Климента — кому и как объяснить их возможную задержку, — и мысли его незаметно раздваивались. Он был и здесь и не здесь. Он представлял себе Неду и волновался, предвкушая новую встречу. Как она удивится, увидев его! «Стыдно признаться, но я так счастлив! Возможно ли! Да я не заслуживаю этого счастья! А теперь братья уходят вместо меня... Но если бы я ушел, что тогда сталось бы с нею? Нет, я остаюсь, я остаюсь!» — ликовала его душа. И он опять отдавался мыслям о завтрашнем дне и обо всех последующих днях — торжествуя, мучаясь, радуясь, надеясь...

— Ты все запомнил? — спросил Климент.

Андреа усмехнулся.

— Более или менее!

— Я вижу, что мыслями ты не здесь. Ладно, я тебе все запишу на листочке.

И Климент сел. Откинулся на спинку стула. В его светлых глазах была горькая ирония. Он опять связывал Маргарет со своим братом.

— Ты о чем? — спросил Андреа озадаченно.

— Так, пустяки... Не стоит об этом говорить! Сейчас нам предстоит разлука. — Он улыбнулся, взял со стола свою недопитую рюмку и, слегка ею покачивая и глядя сквозь искрящееся вино, тихонько запел:

Гусар, на саблю опираясь,

в глубокой горести стоял.

— Пожалуй, у меня сейчас совсем другое чувство, — сказал он и поставил рюмку на стол. — Шесть лет жил я с этим людьми! Знаю их язык, их душу. Сколько было переговорено о нашей стране! А теперь тысячи этих людей пришли к нам — ты понимаешь, Андреа? И мне кажется, словно это ко мне в гости они пришли. Ну а я, хозяин, все никак не выйду встретить их... Сентиментальность, скажешь?

Андреа улыбнулся, но мысли его опять раздвоились, и он избегал взгляда брата.

— Как сказал ты про хозяина, я вспомнил про свою хозяйку, — сказал Коста, широко улыбаясь. — Пойду скажу ей, пока она не легла, чтоб приготовила мне одежду потеплей. С горами зимой не шути, — добавил он и пошел к себе.