Путь к Софии

«А если я вдруг накинусь на него и задушу? Или вопьюсь зубами ему в глотку? Нет, мне его не задушить, он здоровущий, как бык. Да и бритый убьет меня прежде, чем я это сделаю». Но, лихорадочно оглядев все вокруг, он обнаружил, что молодого бритого офицера нет. У фонаря стоял только горбун с плеткой. А вон и нож, которым горбун колол его. На нем кровь — выхватить этот нож и смешать свою кровь с кровью Тымрышлии!

Дяко стал приподниматься, медленно, незаметно подтянул под живот колени... уперся ими в плиту... Замер в ожидании...

Джани-бей бушевал.

— Оговаривать правоверного, гяур проклятый? Дай ему как следует, Коч-баба, бей!..

Горбун выступил из темноты, захихикал тоненько, злорадно, щелкнул плеткой. Дяко трясся всем телом. «Вот сейчас!.. Сейчас! — гулко стучало у него в висках. — За вас, мои родимые... Вскочу... выдерну нож... В Тырмышлию... а потом... один раз умирают... — Он не спускал глаз с горбуна. — Подходит... замахивается... Сейчас вскочу... нож...»

Он собрал все силы, затаил дыхание — секунда, вторая... Но горбун опустил плеть и попятился в тень. Повернул свою собачью морду к Джани-бею. Тот сам повернулся и смотрел в широко раскрытую дверь, через которую входили трое. Двое гражданских — длинный и короткий, третий — военный. Военный был бритый офицер. Но кто другие? Их лица смутно белели. Высокие цилиндры подсказали ему, что это иностранцы. Зачем они сюда пришли? Этим-то что от него нужно?

Лежа неподвижно, в луже крови, он с пола следил за ними и с отчаянием думал о том, что все пропало. Много еще домов осиротит этот злодей, покуда придет и его черед... И все-таки незаметно для него самого в нем мало-помалу пробуждалась еще неясная надежда. Эти иностранцы, может быть, не дадут Тымрышлии убить его тут же! Может, будут еще допрашивать или отдадут его под суд...

И в самом деле, длинный — это был Сен-Клер — сразу же отошел с Джани-беем под фонарь и стал с ним о чем-то разговаривать. Неверный желтый свет дрожал на его сером цилиндре и на плоской феске турка, отбрасывая резкие тени на их лица, замыкая обоих, таких разных, в одном зловещем круге. Они что-то разглядывали долго и пристально.

— Исчерпывающе, — сказал Сен-Клер. — И о снабжении и о вооружении батальонов... Число их. А это что? Схема старых городских укреплений.

— И их нарисовал, негодяй! Все! Все! — задыхался от гнева грузный Джани-бей.

— Любопытно!

— Я спрашиваю, кто мог дать ему эти сведения?

— Это мне следовало бы спросить у вас, бей-эфенди!

Турок пожаловался:

— Этот негодяй хотел меня одурачить. Он заявил, будто бы здесь замешан мусульманин. Подлая ложь! Понял, что я не верю, и замолчал.

Длинное лицо иностранца еще больше вытянулось. Пощипывая короткие усики, он пристально вглядывался турку в глаза.

— В Константинополе раскрыта целая шпионская сеть, — произнес он многозначительно. — И ни одного гяура, бей-эфенди.

— Аллах свидетель! Не могу поверить!

— Деньги, бей-эфенди!

— За деньги? Предать отечество? Веру? Не может быть!

Сен-Клер иронически приподнял брови.

— Когда это было? — спросил Джани-бей.

— Дней десять назад.

— Почему же я об этом не знаю? Ведь моя должность...

— Сведения, видимо, поступают нерегулярно, — усмехнулся англичанин, пожал плечами и вышел из-под фонаря.

— А теперь посмотрим на нашего гостя, — услышал Дяко над своей головой его голос. — Что это у вас такая темнота? И потом, здесь душно. Не правда ли, доктор?

Доктор Грин ничего не ответил, и Дяко опять услышал голос иностранца:

— Разве здесь нет окна?

Воздух поступал через отверстие в потолке и дверные щели. Джани-бей распорядился, чтобы дверь открыли настежь. Принесли еще фонарь и низкие стулья. Иностранцы и Джани-бей уселись. Теперь Дяко хорошо видел всех.

— Так, — сказал Сен-Клер весело, словно предвкушая приятное занятие. — Ну как, Ральф, приступим?

Доктор Грин что-то мрачно проворчал, раскрыл пузатую, как он сам, сумку, вытащил пузырьки. Расставил их на стульчике перед собой, рядом положил блестящий инструмент, похожий на маленький насосик. Дяко озадаченно за ним наблюдал. «Уж не собираются ли они меня лечить?» — подумал он, и удивление его так возросло, что он на минуту забыл про жгучую боль израненного тела.

— Ну, дорогой гость, плохо твое дело, — медленно и раздельно сказал по-болгарски Сен-Клер (он знал и болгарский, но в Софии мало кому это было известно).

От неожиданности Дяко не понял его. Но иностранец действительно говорил по-болгарски. Он сказал «дорогой». И тон его, слегка насмешливый и шутливый, оживил зародившуюся в нем смутную надежду. Его тут не убьют, будут допрашивать, будут судить...

— Встань, — продолжал Сен-Клер тем же тоном, с подкупающей улыбкой. — Встань, поговорим... Коч-баба, помоги ему, — добавил он по-турецки.

Горбун подхватил Дяко под мышки, пытаясь его приподнять, и Дико снова совсем близко увидел нож.

— Вставай, скотина! — рявкнул турок и потянул его вверх.