Путь к славе, или Разговоры с Манном

Зато другие смеялись. Эти другие так смеялись, что остановиться не могли. И это был не тот привычный, запрограммированный хохот, который я слышал уже многие годы. На этот раз я услышал нервный смех, возбужденный смех. Я услышал смех, который как бы вопрошал: «Неужели он действительно так сказал?» Каждой фразой я подводил этих людей к краю обрыва, а потом, в последнюю секунду, подхватывал их, выбрасывая ударную шутку. Это держало их за глотку и не отпускало. Это заставляло их плясать под мою дудку. Ну, пару раз я, пожалуй, споткнулся о тишину, но ведь для меня этот номер был таким же свежим, как и для слушавшей меня толпы, и уже один этот факт будоражил, все во мне переворачивал. Мое шоу стало американскими горками, дикими и бурными, и нас всех вместе трясло и мотало из стороны в сторону.

И эта тряска была восхитительна.

Оли Хок плевался слюной, будто пулями. И эти пули, казалось, летели во все стороны со скоростью звука, попадая мне в лицо на долю секунды раньше, чем голос врезался в мои уши.

— Что за хрен… какого, мать твою… — Разъяренный до белого каления, он начисто растерял способность выражать мысли.

Оли был владельцем «Уайлдвуда» и вожаком всех тех зрителей, которые не смеялись в процессе моего выступления. Ему не понравилось то, что он увидел и услышал. Совсем не понравилось. И, как бы ему ни было трудно выражать свои мысли, он все равно, как мог, попытался донести до меня свое неудовольствие.

— …Я плачу тебе хрен знает какие деньги, а ты там стоишь и… несешь какую-то агитаторскую лажу про расовые дела!

Мы сидели в кабинете Оли, в подвале клуба. И, надо сказать, я в любую минуту ожидал, что начнут звонить жители местного округа и жаловаться на обман.

— Он хорошо выступил. — Это Сид решил вмешаться. Он хотел убедить Оли, что все не так плохо, а заодно поддержать меня. Я догадывался, что Сид по-своему рад, что ему как организатору наконец подвернулся случай что-то сделать. Что-то — помимо решения очередных «сложностей» с шоу Фрэн, которые вечно измышляли сотрудники телеканала, видимо, чтобы как-то оправдать собственное существование. Для него такая схватка один на один с владельцем клуба означала возврат в старые времена. — Я видел только то, что люди смеются.

— А знаешь, что я видел? — Оли забрызгал своими пулями в сторону Сида. — Я видел, что половина из них смеется. Может, меньше половины. Остальные же, я видел это, сидели с каменными лицами. А знаешь, что я слышал? Слышал, как они вставали с мест и уходили или подходили ко мне и требовали назад свои деньги, которые я вычту из твоего — это было уже опять в мою сторону, — из твоего гонорара!

Сид открыл было рот, но Оли не дал ему ничего сказать:

— Если он хочет болтать эту свою чушь про расизм — пусть делает это на собраниях Эн-дабл-эй-си-пи[43]. А завтра вечером пусть травит байки. Смешные байки.

Когда, покончив с руганью, Оли выставил нас, мы с Сидом зашли в какую-то забегаловку и взяли по сандвичу. К своему я взял еще и кружку «пабста».

Сид — видимо, стремясь поскорее заглушить голос Оли, еще звучавший у меня в ушах, — затараторил:

— Да он сам не знает, что мелет. Лично я не помню, чтобы ты так отлично выступал.

Время — пусть его прошло совсем немного — ослабило остроту того кайфа, который я испытал на сцене. А выпивка еще больше притупила его.

— Не знаю…

— Джеки, сколько раз я видел тебя на сцене? Ты всегда хорошо, смешно выступаешь, но сегодня… — На секунду Сид замолчал, как бы заново проживая мое шоу. — Ты был резок, остроумен, бил в цель без промаха. Кстати, когда ты все это сочинил?

— В Сан-Франциско. С тех пор вынашивал. Может, нужно было еще чуть-чуть повынашивать. Еще годика два.

— Мир меняется, Джеки. Комики, то, о чем они говорят и как говорят, — всё это тоже меняется. Сегодня ты оказался именно там, где тебе место.

— Оли прав. Половине зрителей понравилось то, что я говорил, а половине — совсем не понравилось. — Я заметил, что взгляд Сида упал на мое пиво. Не надо было бы прикладываться к пиву у него на глазах. Не надо было бы, но я сделал еще глоток.

— Это сейчас. А в следующий раз, может быть, тех, кому это понравится, окажется вдвое больше.

— А может, вдвое больше окажется тех, кто встанет и уйдет. Сид, я же всегда… Я всегда умел нравиться публике. — Из меня вдруг полезли высказывания в духе Чета Розена. — И это было мне на руку.

— А может, то, что ты сделал сегодня, сработает еще лучше. Ну, давай, Джеки. Погляди мне в глаза и скажи, неужели этот смех пришелся тебе не по вкусу?