— Я понял только то, что и ты — против меня. Да-с! Ну что ж, если тебе дороже Воронов…
— Да при чем здесь наконец Воронов? — повысил голос Греков, не скрывая раздражения. — Почему ты так нетерпим к нему?
— Потому, что он мне антипатичен. Да! Потому, что он перевернул вверх ногами весь факультет. Потому, что он растоптал все наши традиции!
— Остынь, Модест! Гнев слишком плохой советчик в серьезных делах. Остынь и подумай о нашем разговоре. Подумай серьезно. — Греков поднялся и пошел к двери.
Снег все еще падал с низкого неба, когда Саша вышел на улицу. Но ветер уже стих. Ни с чем не сравнимый запах свежевыпавшего снега защекотал ноздри. Не хотелось ни забираться в трамвай, ни вообще куда-то спешить, а только идти по этим выбеленным улицам и вдыхать свежий, пахнущий морозом воздух.
Он прошел мимо трамвайной остановки, поднялся к театру, свернул на тихую улицу, ведущую к стадиону, пересек заснеженный парк и вышел к линии железной дороги. Послышался шум приближающегося поезда. К небу, словно из-под земли — линия проходила здесь в глубокой выемке, — выметнулся яркий сноп прожектора. Стайкой светляков вспыхнули в нем падающие снежинки.
Саша взошел на мост через выемку и облокотился на каменный парапет. Поезд, прогромыхав у него под ногами, мигнул на прощанье красным огоньком.
И снова стало тихо. Саша перешел мост и направился в сторону аэропорта. Конечно, рассуждал он, Петьке всего не понять. А ему самому? Разве сам он знает, что произошло в последнее время. Почему будто невидимая стена встала между ним и Люсей?
Саша остановился на тихом пустынном перекрестке и поднял глаза к слабо освещенному указателю улицы:
— Улица «Искры»…
Стоило ли убеждать себя, что он забрел в эти края случайно? Не раз и не два уже ноги сами приводили его сюда, и он сворачивал на эту узкую, обсаженную деревьями улицу и медленно проходил по ней, задерживаясь перед большим четырехэтажным домом и подолгу всматриваясь в яркие окна второго этажа.
Он оглянулся по сторонам и неторопливо зашагал вдоль улицы. На противоположной стороне ее, у киоска, большая ватага ребятишек лепила снежную бабу. Потом ребята разбежались в стороны и начали забрасывать бабу снежками. Саша не удержался и, вылепив снежок покрепче, ловким ударом отбил у бабы нос. Ребята взвыли от восторга.
Мимо прошла девушка с портфелем. Саша поспешно отряхнул руки. Ведь так же вот можно встретиться тут и с ней. От одной этой мысли стало жарко. Он расстегнул пальто и вдруг на углу, под фонарем, увидел знакомую долговязую фигуру: «Петька? Не может быть…»
Саша прошел еще несколько шагов: «Конечно, Петька! Вот тебе и физик-рационалист. Ну, подожди, рыжий черт!»
Саше захотелось тут же разыграть его. «Но что бы такое придумать?.. Ага!» — он вернулся к ребятам.
— Идите-ка сюда!
Ребята подошли.
— Видите вон того, долговязого?
— Видим. Он тут каждый вечер ходит.
— Так… А можете вы для меня одно дело сделать?
— Какое?
Саша вырвал из блокнота листок и, стараясь по возможности изменить свой почерк, набросал:
«Какие научные проблемы решаете вы, юноша, глядя на светящиеся окна в столь отдаленной части города?
Цагин».
Ребята, вытянув шеи, следили за каждым его движением.
— Вот так. Теперь бегите и отдайте это ему, — сказал Саша, свертывая записку. — А если спросит, кто передал, скажите — дяденька.
Ребята сорвались с места и гурьбой побежали к Петьке. Саша, спрятавшись, начал наблюдать.
Через минуту ребята окружили Петьку и начали что-то говорить ему, показывая руками назад. Петька сначала, видимо, не мог понять, в чем дело, потом, выхватив у ребят записку, впился в нее глазами. Читал он долго, затем начал расспрашивать ребят, оглядываясь по сторонам. И вдруг попятился — дальше и дальше, пока наконец не побежал к остановке.
Собрание в одиннадцатой группе затягивалось. В общем-то все были согласны вступить в объявленное комитетом соревнование за группу коммунистического труда и быта. Тем более, что новый секретарь бюро Бардин сказал, что и одиннадцатая группа должна стремиться к получению такого высокого звания. Однако оставалось большое «но».
Этим «но» была математика. Сейчас о ней говорили все. И не в том смысле, нужна или не нужна им, геологам, эта наука, а о том, как наверстать упущенное.
— Это же немыслимо, за месяц почти заново проработать столько материала, — горячилась Вика. — Завалим зачет. Непременно завалим! Хороша, скажут, группа коммунистического труда!..
— Поменьше надо было хихикать и записочками перебрасываться, — заметил Витя Беленький.
— Будто сам не смеялся па цоевских лекциях, — крикнула Светлана. — Забыл, как все покатывались?
— Что было — то было, — прервал ее Саша. — Не об этом речь!
— Нет, об этом! — продолжала Вика. — Два месяца ничего не делали. А теперь попробуй, наверстай! И еще вот о чем я хотела сказать. Может, это и не по обсуждаемому вопросу… Но все равно. Недружная у нас группа. Каждый только о себе думает. На смех кого поднять — это у нас могут, а вот помощи ни от кого не дождешься!
На кафедру поднялся Фарид Ибрагимов.