Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата

— Ну и напугал ты нас, братец! — покачал головой он. — Думали, тебе конец.

— Моя маковка и не такое выдерживала, — охнул солдат, прикладывая руку к распухшей челюсти, — крепко же вы меня приложили, ваше сиятельство! Что у вас в рукавице — свинчатка?

Вместо ответа полковник стянул кожаную перчатку и показал бутырцу кулак со стесанными костяшками. Тот уважительно покачал головой:

— Надо же! Полковник, а руки мужицкие. И как я промахнулся! Метил ведь прямо вам в ухо!

— Ты не промахнулся, дружок! — ответил Андрей Константинович. — Это я ушел. Но локтем ты меня зацепил знатно — до сих пор в ушах звенит! Как звать тебя?

Солдату уже помогли встать, и он, стоя на ногах, ответил:

— Петро Хомутовский, ваше сиятельство! Рекрут!

Обращаясь к командиру Бутырского полка, граф громко (чтобы слышали все) приказал:

— Представить рекрута Петра Хомутовского к сержантскому званию! Писарь!

Справа сзади неслышно встал полковой дьяк. Левой рукой он развернул лист бумаги, а правой достал из рукава перо.

— Пиши приказ от сегодняшнего числа. Потом проверю.

Дьяк обмакнул перо в висевшую на груди чернильницу и быстро что-то записал.

Волков проследил, как радостный Хомутовский на нетвердых ногах возвращался в строй, затем упруго прошелся мимо остальных полков. Проходя, он пристально смотрел в глаза солдат. Что в них только не читалось! Старые вояки молодецки смотрели в ответ, рекруты-новобранцы робко переминались с ноги на ногу, шевеля за спиной руками, на кистях которых еще сохранились следы кандалов. В них на Руси обычно сопровождали новобранцев к месту службы. Служба же считалась фунтом лиха, от которого не грех по дороге и сбежать.

Волков остановился перед Шереметевым. Рядом с ним стоял недоросль, который нападал на коне. Юное пухлое лицо его было обезображено синевой, которая плавно разливалась по правой половине. Ему не повезло. Падая с коня, он уткнулся лицом в мостовую. Снег отчасти смягчил удар, иначе стесало бы кожу по самые скулы.

— На чистом сливочном масле воспитанный? — обратился он к Борису Петровичу, указывая на конника.

— Какие есть! — пожал плечами тот. — После Азова пришлось наново формировать полки. Этот еще из лучших.

Полковник сплюнул. Тоже мне Атос выискался. Дойдя до рейтарского полка, поинтересовался весело:

— А у рейтар, как и у татар, нету понятия «назад»! Повернулся жопой к противнику, и полный вперед! До самой победы. Про здоровьице ваше не интересуюсь, ишь какие цветущие хари! Рота почетного караула! На вид красавцы, а в душе — мерзавцы. Воюем с бабами, больными и слабыми! Командир, завтра жду вас у своего кабинета после заутрени. Поджидаете меня в позе одинокого бедуина, собирающего трюфеля. Будем думать, к какому делу вас приставить.

Вечером, сидя в своем кабинете, граф пересчитывал количество необходимого России войска и все более убеждался в переводе его на контрактную основу. Все эти «иррегулярные конницы», стрельцы, иностранные наемники не представляли собой сколь-нибудь серьезной силы. С артиллеристами дело, слава богу, обстояло нормально, а вот с артиллерией придется повозиться.

Три года назад отец нынешнего шведского короля, Карл Одиннадцатый, подарил московскому царю Петру триста пушек. Из них сто пятьдесят были четырехсоткилограммовыми, стреляющими ядрами по три фунта весом (полтора килограмма), сто пятьдесят орудий были шестисоткилограммовыми, ядра к ним весили три с половиной фунта. Два года назад летом их успешно доставили в Москву. Кроме того, тогда же лучшему стокгольмскому литейщику Эренкрейцу через Федора Апраксина был сделан заказ еще на двести восемьдесят орудий. Недавно было получено известие, что к июлю нынешнего года первая сотня из них будет отправлена на корабле в Архангельск. Стало быть, с полковой артиллерией было все в порядке.

Гораздо хуже обстояли дела с артиллерией осадной. И хотя полковник Волков не собирался ни на кого пока нападать и осаждать, все равно он нервно хохотал, читая описание старых пищалей, мортир и гаубиц. Разнообразие калибров сравнительно небольшого количества осадных пушек (40, 29, 24, 20, 18, 17, 15, 10 фунтов) и гаубиц (1, 2, 3 и т.д. пуда) заставило графа испытать нечто сродни истерическому припадку, а когда он задумался о снарядах для такого количества калибров, то враз перестал смеяться. Затем, когда в поле его зрения попал манускрипт с описью штучного вооружения, он раздраженно скомкал его и выбросил в печку.