Путь Эвриха

Выслушав доводы Имаэро, Энеруги скрепя сердце согласилась поговорить с дерзким лекарем, втайне надеясь, что тот покинет Матибу-Тагал прежде, чем она найдет время для беседы с ним. Однако аррант, как назло, отправляться к Вратам в Верхний мир не торопился и избежать встречи с ним не было ни малейшей возможности — дядюшка умел настоять на своем, ибо, надобно отдать ему должное, настаивал только тогда, когда правота его была очевидна.

— Улигэры твои действительно недурны, хотя за сердце не берут. В качестве лекаря ты произвел на меня несравнимо большее впечатление, и потому я намерен предложить тебе место придворного врачевателя. До сих пор этой высокой чести не удостаивался ни один человек, и, полагаю, ты оценишь оказанное тебе доверие… — Энеруги чувствовала, что говорит совсем не то, что может привлечь к ней полоумного целителя, однако, оскорбленная его дерзким поведением, не могла выда-вить из себя иных слов. Не могла, даже видя, как усиленно подмигивает ей Имаэро, умышленно расположившийся так, чтобы аррант не видел его лица. Не могла, даже сознавая, сколько жизней ее подданных сбережет этот юродствующий лекарь, поселившись в Матибу-Тагале.

— Я высоко ценю оказанную мне Хозяином Степи честь и постарался бы оправдать великое его доверие, если бы не одно обстоятельство, — аррант склонил золотоволосую голову в почтительном поклоне.

— Что же это за обстоятельство? — вежливо поинтересовался Имаэро, знаками показывая Энеруги, что хотя бы сейчас она должна опомниться и проявить обходительность, без которой не заполучить им упрямца-лекаря во веки вечные.

— Если Хозяин Степи позволит, я объяснюсь при помощи песни и тем самым, быть может, исправлю сложившееся у него впечатление, что улигэры мои не способны волновать сердца людей.

— Как тебе будет угодно, — разрешила Энеруги, и чудной аррант, пробежав сильными пальцами по струнам старенькой дибулы, запел:

Кто из нас не мечтал, друзья,
Осчастливить сей грешный мир?
Молитвой, мечом, перезвоном лир…
Кто поверил слову — «нельзя»?

Кто злодеем стать возжелал
И по кривде жить присягнул?
Даже тот, кто сроду душой сутул,
Эту землю спасти мечтал.

От бесправия, глада, сеч,
От пожаров, засух и вьюг,
От предательств, мора и от разлук,
От речей, разящих, как меч…

А делов-то — на кол врага!
Бедняку — коня и седло!
И уже на душе светлым-светло,
И видны мечты, берега.

— Злоязычники? — Драть язык!
— Иноверцы? — Конями рвать! —
И глядишь — растет сподвижников рать,
И уж город в степи возник…

Круговертью захвачен дел,
Лишь в ночи вспоминаешь вдруг:
Отправлен на плаху поэт и друг
И не спросишь, зачем он пел…

Год спустя узнаешь, скорбя, —
Нет бы к матери заглянуть! —
Что кто-то чужой в самый дальний путь
Проводил ее. Без тебя.

Видишь ты: мир лучше не стал.
Ложь, что боги были за нас!
Столица державы — мираж на час,
Где волком воет стар и мал.

Грезы сожрала жизни ржа,
И сон не придет — не зови.
Ведь руки — твои! — по плечи в крови
И сердце заждалось ножа…

Кто из нас не мечтал, друзья,
Осчастливить сей грешный мир
Молитвой, мечом, перезвоном лир?
Кто поверил слову «нельзя»…

— «А я ведь и правда, занимая место брата, собиралась тем самым осчастливить мир! — с тоской подумала Энеруги и вспомнила почему-то Батара. И дюжину „бдительных“, посланных следить за его домом и убить костореза, если тот задумает скрыться. — Ай да лекарь, ай да улигэрчи! Зачем же он старые раны бередит и любимые мозоли Хозяину Степи отдавливает? Неужто совсем ему собственная голова не дорога?»

— Стало быть, потому ты не желаешь на службу ко мне идти, что у меня руки «по плечи в крови»? — спросила Энеруги тусклым голосом, едва сдерживаясь, чтобы не кликнуть стоящих за дверями уттаров и не приказать им тут же свернуть дерзкому улигэрчи голову.