Путь через равнину

Бросившись в воду, они отдались течению и всю дорогу плескались и хохотали. Эйла любила слушать смех Джондалара, хотя чаще он улыбался, как бы стараясь не уронить достоинства, но уж если хохотал, то это был удивительно сердечный и веселый смех.

Когда они вышли из реки и обсушились, было еще тепло, облака разошлись, но солнце уже приближалось к темной изломанной массе туч на западе, готовой извергнуть вниз стремительные потоки воды. Как только красный шар зайдет за суровые облака, так сразу станет прохладно. Эйла оглянулась в поисках лошадей и увидела их на лугу: они паслись совсем неподалеку — на расстоянии свиста. Волка же нигде не было: видимо, он все еще обследовал берег.

Она достала длиннозубую костяную расческу и щетку из щетины мамонта, что дала ей Дигги, затем вытащила спальную шкуру и села на нее, расчесывая волосы. Джондалар сел рядом и занялся тем же.

— Давай я тебе помогу, — сказала Эйла и встала на колени за его спиной. Она распутала колтуны в его длинных прямых соломенных волосах, которые были светлее, чем у нее. Когда она была маленькой, волосы у нее были совсем белыми, позже они стали темнее и напоминали пепельно-золотую окраску Уинни.

Джондалар прикрыл глаза, пока Эйла возилась с его прической; то и дело она прикасалась к нему, и он чувствовал тепло ее кожи.

— А теперь моя очередь причесывать, — сказал он и занял место сзади нее. На мгновение она хотела воспротивиться, потому что это было вовсе не обязательно. Он все равно бы не сумел причесать ее волосы как нужно. Но когда он поднял пряди ее волос и пропустил их между пальцами, словно лаская, она смолчала. Ее волосы слегка вились, и он осторожно расчесывал каждый завиток. Затем он щеткой пригладил волосы. Закрыв глаза, она ощущала странный трепет. Иза причесывала ее в детстве и длинной палочкой аккуратно распутывала кудряшки, но мужчина такого с ней еще не делал. В поступке Джондалара выразилась вся необыкновенная забота и любовь к ней.

И ему было приятно расчесывать и гладить щеткой ее волосы. Их темно-золотистый цвет напоминал ему осеннюю траву, но в нем мелькали солнечные блики — почти белые выгоревшие пряди. Они были прекрасны и так густы и мягки, что прикосновение к ним доставляло чувственное наслаждение, и ему хотелось без конца длить его. Он положил щетку, поднял еще влажные кончики волос и отвел в сторону, чтобы поцеловать ее в шею.

Эйла, не открывая глаз, почувствовала звон в ушах от его теплого дыхания и прикосновения губ к ее коже. Погладив ее шею и руки, Джондалар приподнял ее груди, ощущая ладонями их вес, упругость, чувствуя, как набухли твердые соски.

Эйла приподняла голову и слегка подвинулась, прикоснувшись спиной к горячему твердому органу. Она повернулась полностью и дотронулась до него, наслаждаясь мягкостью кожи. Она сложила руки и стала двигать туда и обратно; волна Наслаждения окатила Джондалара, но это чувство достигло апогея, когда он ощутил прикосновение ее влажного рта.

Вздохнув, он закрыл глаза, так как Наслаждение волна за волной проходило сквозь него. А когда он приоткрыл глаза, то увидел возле своего лона лишь ее прекрасные мягкие волосы. Она вбирала его в себя все глубже, на мгновение он испугался, что она не выпустит его обратно, и хотел было отшатнуться. Но ему захотелось выждать и слить испытываемое им Наслаждение с ее. Ему нравилось так делать, он даже любил это. Он почти был готов отдать ей свое Наслаждение… почти.

Эйла незаметно для себя вдруг оказалась лежащей на спине на спальном меху, рядом с ней был Джондалар. Он поцеловал ее. Она чуть приоткрыла рот, чтобы впустить его язык, и обняла его. Она любила, когда их уста и языки соприкасались.

— Женщина, ты хотя бы представляешь, как я люблю тебя? Она знала, что это правда. Она могла видеть это в его глазах, в его сверкающих, живых, невероятно синих глазах, что ласкали ее своим взглядом, что могли возбуждать ее на расстоянии. В его глазах было столько чувства, хотя он и пытался контролировать себя.

— Я знаю, как я люблю тебя, — сказала Эйла.