Путь через равнину

— Оставить их? Что ты имеешь в виду, когда говоришь «оставить их»? Мы не можем оставить Уинни или Удальца. Где они найдут воду? Или корм? На льду ничего не растет. Они умрут от голода или замерзнут. Нет, мы не можем так поступить. — Она очень расстроилась. — Мы не можем оставить их здесь! Не можем!

— Ты права, мы не можем оставить их здесь в таком положении. Это было бы немилосердно. Они будут слишком долго страдать… но у нас есть копья…

— Нет! Нет! — закричала Эйла. — Я не позволю тебе!

— Но это лучше, чем обречь их на страдания и медленную смерть. Лошадей и раньше… на них охотились. И продолжают охотиться.

— Но это не обыкновенные лошади. Уинни и Удалец — наши друзья. Мы так много перенесли вместе. Они помогали нам. Уинни спасла мне жизнь. Я не могу оставить ее.

— Я тоже не хочу оставлять их, но что мы можем поделать? — Мысль о том, что придется убить Удальца, после того как столько пройдено вместе, была невыносимой для Джондалара, и он знал, что то же самое чувствует Эйла по отношению к Уинни.

— Давай вернемся. Мы должны вернуться обратно. Ты говорил, что есть путь вокруг!

— Мы уже два дня идем по этому льду, и лошади сильно покалечены. Мы можем вернуться назад, Эйла, но они не выдержат обратного пути. — Джондалар сомневался, будет ли это по силам Волку. Чувство вины и угрызения совести терзали Джондалара. — Прости, Эйла. Это моя вина. Было глупо думать, что мы можем перейти ледник с лошадьми. Нужно было идти в обход, но сейчас уже слишком поздно.

Эйла заметила, что у него выступили слезы на глазах. Не часто она видела, чтобы он плакал, хотя для Других в этом не было бы ничего необычного, но он всегда старался не показывать своих чувств. Она знала, как сильно он ее любит, что он полностью предан ей, и она любила его, но она не могла бросить Уинни. Когда она жила в Долине, лошадь была ее другом, единственным другом, пока не появился Джондалар.

— Нам надо что-то делать, Джондалар! — зарыдала она.

— Но что? — Он никогда не чувствовал себя таким опустошенным, таким расстроенным оттого, что не мог отыскать выход.

— Ладно. — Эйла вытерла глаза. — Я собираюсь подлечить их раны. В любом случае это-то я могу сделать. — Она достала свою сумку целительницы. — Нам нужно развести хороший костер, чтобы вскипятить воду, а не просто растопить снег.

Она взяла мамонтовую шкуру и расстелила ее на льду. На ней было несколько подпалин, но это не повредило старую грубую кожу. Она положила камни посередине, чтобы создать место для костра. По крайней мере им не надо было больше волноваться о запасе горючих камней. Теперь большую часть можно было оставить.

Она молчала, потому что не могла говорить. Молчал и Джондалар. Случилось невозможное. Все, о чем они думали, к чему готовились, что вложили в этот переход через ледник, вдруг рухнуло из-за того, о чем они даже и не помышляли.

Эйла смотрела на небольшой костер, и Волк подполз к ней и взвизгнул, но не от боли, а потому, что чуял, что происходит что-то недоброе. Эйла вновь проверила его лапы. Выглядели они не так плохо. Он более аккуратно ставил их на лед и тщательно вылизывал подушечки на остановках. Ей не хотелось допускать мысли, что она может потерять и его.

Она вдруг подумала о Дарке, хотя он всегда был в ее памяти как боль, о которой невозможно забыть. Начал ли он уже охотиться вместе с Кланом? Научился ли владеть пращой? Уба, наверное, стала для него хорошей матерью, она наверняка заботилась о нем, готовила для него и шила теплую одежду.

Эйла вздрогнула, подумав о холоде, и вспомнила первую зимнюю одежду, которую сшила для нее Иза. Ей понравилась кроличья шапка с мехом внутри. Зимнюю обувь тоже делали мехом внутрь. Кусок шкуры с присобранными краями завязывался на щиколотке. Такая обувь вскоре принимала форму ноги, но вначале казалась неуклюжей, что вызывало смех у новичков.

Эйла продолжала смотреть на огонь, наблюдая, как закипает вода. Что-то тревожило ее. Что-то важное, она была уверена. Что-то…

Внезапно она затаила дыхание.

— Джондалар! Джондалар! — возбужденно закричала она.

— Что случилось, Эйла?

— Ничего плохого, наоборот, хорошее. Я кое-что вспомнила!

Он подумал, что она ведет себя как-то странно.

— Ничего не понимаю. — Неужели мысль о потере животных так подействовала на нее?

Она подтащила кусок мамонтовой шкуры к костру и бросила горячий камень прямо на кожу.

— Дай мне нож, Джондалар. Самый острый твой нож.

— Нож?

— Да, твой нож. Я собираюсь вырезать обувь для лошадей!

— Что ты собираешься делать?

— Собираюсь сделать обувь для лошадей и Волка. Из мамонтовой шкуры!

— Как ты сделаешь обувь для лошадей?

— Я вырежу круги, затем проколю отверстия по краям, пропущу сквозь них веревку и затяну ее вокруг лодыжек. Если мамонтовая шкура предохраняет наши ноги, то она предохранит и их.

Джондалар, подумав и представив эту обувь, улыбнулся:

— Эйла, похоже, это великолепный выход. Клянусь Великой Матерью! Какая прекрасная мысль! Что навело тебя на эту мысль?