Путь Абая. Том 1

— Передай волостному салем, — ответил он. — Мы знаем друг друга с детства, никому лучше его не известно, что у меня нет земли. Кунекен не испытывает недостатка в земле, он уже вернул себе четырнадцать зимовий из пятнадцати. Пусть оставит мне мою долю. Я потратил средства, устроился там по-своему.

Узнав об ответе Байсала, Кунанбай пришел в ярость. В ту же ночь он опять отправил к нему Каратая и Жумабая с приказанием прекратить всякие рассуждения и покинуть зимовье.

Неумолимое своевластие Кунанбая вывело Байсала из себя. Он ответил, что готов на любое столкновение.

— Я объяснял ему, но он не хочет понимать, — начал он. — Самая горькая обида не в том, что он отнимает землю, а в том, что я для него — ничто. Я сидел спокойно, но он не перестает понукать и сам поднял меня на ноги. Из-за земли он, как червь, точил Божея, пока наконец не загнал его в могилу. Чем я лучше Божея? Мне терять нечего… От своего я не отступлюсь! Ни на шаг не отойду от зимовья!

Боясь нового междоусобного пожара, Каратай решил в разговоре с Кунанбаем смягчить ответ Байсала, но Кунанбая провести было трудно. «Байсал так не разговаривает», — решительно сказал он и потребовал точного ответа. Тогда Каратай выложил все.

С этого дня Кунанбай налился новой яростью против Байсала и Байдалы. От решительного шага его удерживали только поминки Божея. Но Улжан знала, что, как только кочевья двинулись на жайляу, между аулами Кунанбая и Байсала начались постоянные стычки и недоразумения. Кунанбай размещал свои аулы в ближайшем соседстве с аулом рода Котибак и по всякому поводу притеснял противника, отгоняя с пастбищ его скот. Байсал отвечал тем же. Жигигы рода Котибак ни днем, ни ночью не отходили от аула Байсала, охраняя его.

Сейчас котибаки стояли совсем рядом с аулом Кунке. Достаточно самого незначительного повода — и крошечная искра может разгореться пожаром. Кунанбай непрерывно прибегал к насилиям и намеренно вызывал соседей на столкновение. Зере, поняв его цель, снялась с места раньше других и стала аулом тоже вблизи стоянки Байсала: она решила сдерживать табунщиков к озорных жигитов и не допускать несправедливостей, какие проделывал аул Кунке.

Улжан тяжело переживала и эти стычки и враждебное отношение Кунанбая к памяти Божея. Он даже ни разу не был на могиле покойного. Неужели он будет упорствовать, через год после его смерти? Улжан говорила об этом вздыхая.

Абай мрачно насупил брови и глубоко задумался. Весь этот день он был молчалив, а ночью ворочался в постели, не в силах сомкнуть глаз. Первый раз в жизни мать посвящала его в дела аула, во все подробности тяжбы отца и делилась с сыном горечью, накипевшей в ее сердце. Может быть, она считала, что Абаю пора принимать участие в делах старших? Она говорила горячо, откровенно, ничего не скрывая от сына.

На следующий день к обеду вернулся Ербол, и оба друга ушли пить кумыс в Большую юрту. Внезапно за дверьми раздался громкий голос Кунанбая. Он приехал один и раздраженно говорил что-то, слезая с коня. На минуту он задержался у входа в юрту.

— Эй, Жумагул, Мирзахан! Идите сюда! — крикнул он, переступая порог.

Оба жигита вошли тотчас же. Кунанбай прямо прошел к переднему месту и заговорил, не успев еще усесться:

— Байсал неспроста стал возле моего аула. Он нарочно гонит свои табуны в нашу сторону. Что ж, посмотрим, кто кого! Берите шокпары и соилы, отправляйтесь туда и отгоните его табуны за аул, на самое далекое пастбище!

Жигиты вышли. Через минуту на улице застучали их соилы, послышался топот выводимых коней. Абай вышел из юрты.

— Эй, постойте!

Он подошел ближе. Жигиты уже были на конях и завязывали свои малахаи.

— Что вы собираетесь делать? — спросил их Абай.

— То, что полагается во время набега. Что туг особенного? — ответил Жумагул. В голосе его звучало раздражение.

— Нет, ты не сделаешь этого! Послушай меня! — начал было Абай.

— Э-э, не предлагаешь ли ты мне ослушаться мирзы? — резко перебил Жумагул.

Абай вспыхнул и вплотную подошел к нему.

— Не бесись! Постой! — крикнул он. Глаза его налились кровью. Бледное лицо потемнело. Пальцы сжались в кулак. Жигиты невольно остановились.

— Гнать и бить лошадей не смейте! Просто скажите табунщикам, чтобы уходили отсюда, и вернитесь!

— А как же приказание?

— Вот это и есть приказание! Я сказал! Попробуй только поступить иначе, жестоко поплатишься! — пригрозил Абай.

И голос и вид его были настолько необычны, что Мирзахан и Жумагул невольно призадумались отъезжая. Абай с тем же решительным видом вошел о юрту и твердо обратился к Кунанбаю.

— Отец, на наших широких жайляу корму летом более чем достаточно. Зачем же так скупиться и озлоблять родичей? — спросил он.

Кунанбай холодно повернулся к нему.

— Ты, наверное, думаешь, что за Байсала некому заступиться? — едко спросил он. — По-твоему, может быть, он не должен возвращать мне мое зимовье?

Абай не сдавался. Он продолжал так же твердо:

— Так ведь то — зимовье, здесь — жайляу!

— А разве счеты за зимовье не сводят на жайляу? Разве справедливо было, по-твоему, воспользоваться моим несчастьем и захватить мою землю?