Путь

— Смотри-ка! — напарник подтолкнул меня в бок, и по его враз побледневшему лицу я сразу понял, что это Нашествие. Я не знаю, откуда это в нас, но страх перед рыбьим богом — единственный страх, которого мы не умеем скрывать. Обернувшись, я разглядел стайку налимов, лениво спускающихся в наш котлован. Часовые по краям провала успели залечь. Темная униформа делала их практически незаметными на фоне развороченной земли. Другое дело — мы. В серо-желтых робах, копошащиеся, мы несомненно представляли собой лакомую и желанную цель.

— Черт! Почему они не стреляют? — позабыв о растяжках, работяги один за другим выпрямляли спины, разворачивая головы в сторону наплывающих рыбин. Кое-кто начинал уже пятиться, хотя помышлять о бегстве было более, чем глупо. Общеизвестно, что рыбы реагируют на движение. Кроме того здесь не было ничего, что хоть в малейшей степени можно было бы назвать укрытием.

— Эй, вояки! Вы что, охренели?

Это выкрикнул один из «воров», прибывших на работы для помощи и содействия охране. Когда со строительством что-то не ладилось, начальство обращалось непосредственно к криминальным тузам и положение исправлялось в самые кратчайшие сроки. На этот раз привилегированное племя тоже оказалось в критическом положении. Судя по всему, охрана и не думала стрелять. Ясней ясного, что нас отдавали этим чудовищам на съедение. Это принималось умами простых смертных, но «ворье», кучкой расположившееся чуть в стороне от общей массы работяг, не на шутку переполошилось.

— О, дьявол! — мой сосед поднял с земли булыжник и окинул заключенных сверкающим взглядом. — Да бросайте же эти чертовы растяжки! Слышите?.. Вставайте плотно друг к дружке. Быстрее, черт возьми!..

Мысль была предельно простой. Частенько людская скученность отпугивала обитателей океана. Рыбины без раздумий нападали на одиночек, но перед шеренгами людей порой пасовали.

— Заключенные три, одиннадцать и пятнадцать! Подтянуть правый трос!..

Я не поверил ушам. Нами продолжали командовать как ни в чем не бывало. Затевался чудовищный эксперимент. Налимам предлагалось поедать нас по собственному выбору и усмотрению, мы же обязаны были возиться с этой чертовой мачтой!..

— Открывай огонь, вохра!..

Это снова вопили уголовники. Один из налимов наплывал с их стороны. А в следующую секунду все пришло в движение. Люди бросились друг к дружке, стремясь втиснуться в середину толпы, Налимы же атаковали самых нерасторопных, и первые предсмертные крики резанули слух.

— Стреляйте же, скоты! Стреляйте!.. — это кричал уже не один я. Кричали все разом. Но никто из охраны по-прежнему не открывал огонь. Я видел стволы их ружей, черными палочками замершие на краю обрыва, и широкий раструб мегафона, из которого вперемешку с руганью продолжали доноситься приказы, касающиеся фиксации растяжек.

Я бы не сумел сказать точно, сколько это продолжалось. Но вся команда «воров» была проглочена на наших глазах в течение полуминуты. На сгрудившихся работяг рыбины так и не решились напасть. Порыскав вокруг, они величаво выплыли из котлована, и в ту же секунду лопнула первая из растяжек. Порыв ветра довершил катастрофу. Мачта, дрогнув, стала заваливаться, и мы, задрав головы, со злорадством наблюдали за ее падением.

— Чтоб она треснула пополам! — пожелал ей мой сосед, и слова его сбылись. Верхушка мачты полоснула по краю котлована и с треском обломилась.

С десяток охранников во главе с бригадиром сыпанули к нам, с расстояния обливая потоками словесной грязи. И вот тут-то началось главное. Кто-то запустил в них камнем, и мы ринулись в атаку, как войско, повинующееся жезлу маршала. Вероятно, это было нервным срывом после пережитого. Тюремный страх и дисциплина на какое-то время превратились в пустой звук.

Уже после первых минут столкновения в моих руках очутилось ружье. Никогда раньше я не стрелял, но все получилось само собой. Руки, оказывается, знали технику убийства в совершенстве. Я передергивал затвор, стремительно ловил в прицел мчащиеся к нам со всех сторон черные фигурки охранников и остервенело жал спусковой курок. Кое-кто из них падал. А потом стали падать мы. Все чаще и чаще. Наверное, кончились патроны, — ружье, превратившееся в обыкновенную палку, у меня выбили профессиональным ударом. Уже поверженного на землю стали пинать.

Когда меня снова подняли, я увидел перед собой Глора. Он был, как всегда великолепен — в черных лаковых перчатках, в остроносых сапогах, аккуратно причесанный. Мне показалось, что черный великан смотрит на меня с интересом — даже с некоторым изумлением. Я совершил нечто такое, чего он не ждал, и потому озадачил его, как озадачивает ученого-естествоиспытателя не умершая от положенной дозы яда лягушка.

— Ты… Ты… — Слова не давались мне. Грудь ходила ходуном, словно после долгого изнурительного бега. — Ты был уверен, что насадил меня на крючок, да? А я не червяк! Ты понял это, урод?.. Я не червяк!..

Самое удивительное, что я попытался его ударить. Мой кулак метнулся к его подбородку, но один из охранников опередил меня, свалив наземь и дважды с силой пнув по ребрам.

— В сторону!