Пустыня внемлет Богу

Да, призналась Мириам, это я крикнула. Но тут же стала объяснять, что привязалась к вам, когда ее мать кормила вас грудью, и потому считала вас братом. Большего я от нее добиться не мог, но, кроме всего, вы удивительно на нее похожи, не только внешне, но и характером и, знаете, бьющей из нее энергией жизни. Детей у нее нет, так что мы бы зря ее искали среди евреек в том мерзком доме. Кстати, они зовут вас по-еврейски Моше — Моисеем. Ну, как быть? Хотите их увидеть? Для этого необходимо время. В Гошен собирается Мернептах со свитой: повелитель мира поручил ему проверить строительные работы…

— Покойной ночи, — говорит Месу, и Яхмес беззвучно растворяется в ночи.

В последнее время, с той ночной встречи с Мернептахом, у Месу четкое ощущение, что он медленно и неотвратимо втягивается в спиралью закручивающуюся воронку, дна которой не видно. Но сказанное Яхмесом — это одновременно и удар в солнечное сплетение, и горькая, но настоящая радость. От себя-то таиться нечего: при всех отчаянных своих поисках, погоне за голосами женщин где-то в глубине души жила надежда, что все это байки да легенды, игра его воображения и впечатлительности, а он был, есть и будет сыном и внуком повелителя миров и, быть может, ближайшим соратником Мернептаха, когда тот придет к власти. И потом, вовсе еще не доказано и Яхмесом, что Йохевед его мать. Странно произносить ее имя, как и собственное, такое непривычное, но как-то более ему подходящее: Моисей.

Но у Месу на такие вещи слух тонкий, и ошибиться тут трудно: это голос его судьбы. Он пытается представить себе облик матери, и слезы наворачиваются на глаза.

Мернептах по-прежнему приветлив к нему, когда они в очередной раз встречаются на церемонии утреннего одевания повелителя миров. Конечно же, он возьмет Месу в свою свиту, он ведь и раньше полагал его брать в такие поездки, просто Месу, кажется, не проявлял к ним интереса.

Опять какие-то двусмысленные намеки?

Приезжают они поздней ночью в подготовленный для свиты дом — Мернептах, Месу, их охрана, главный архитектор при повелителе миров со своими помощниками, лысый плюгавый человечек, несомненно гений в своем деле. Он уже разъяснил Месу перед поездкой круг его действий.

Все падают с ног, но Месу с Яхмесом еще идут немного прогуляться.

В хибарах темень, там ложатся рано, чтобы рано встать. Только на стройке дворца при свете факелов еще идет работа, слышны хлесткие, как их бичи, крики надсмотрщиков, тяжкое дыхание плетущихся мимо Месу доходяг с ношей кирпичей на спине. Значит, она вправду существует, эта каторжная рабская работа, о которой он был наслышан от Яхмеса и все же не очень-то верил, настолько это казалось ему нереальным, и братья его по роду-племени теряют последние силы, а чисто и жизнь, чтобы вымахать для повелителя мира еще один дворец, который тот, вероятнее всего, никогда и не посетит.

Хибара Амрама и Йохевед расположена в кривом переулке недалеко от строящегося дворца и в получасе ходьбы от дома, где они ночуют.

Уединившись в своей комнате, Месу не находит себе места. То ему хочется немедленно вернуться к себе, во дворец, в привычные ему стены, сослаться на недомогание, и всё тут, и он сам начинает складывать вещи, не желая тревожить спящего в соседней комнате Яхмеса. То он решает тут же отправиться к хибаре, понимая, что просто всех там перепугает.

Забывается тревожным сном, и снится ему зеленая долина, полная покоя и дремы на раннем восходе, поблескивает вода родника, и к нему осторожно тянутся губами изящные газели. Тонконогие страусы танцем приветствуют восходящее солнце. Детеныш газели взобрался на край оврага, принюхивается к слабым порывам ветра, тревожно прядает ушками: что это он слышит? Сигнал? Дождь стрел обрушивается на животных. Пес на лету перегрызает горло детенышу газели. Визг, стон, сдавленные звуки, удары.

Месу вскакивает со сна, пытаясь кашлем прочистить горло от удушья. Но сдавленные звуки, визг, стон, удары не прерываются пробуждением, несутся снаружи. От них еще больше сжимается горло, холодная испарина покрывает все тело. Месу не выбегает — выпрыгивает из дома мимо спящего часового.

На пустыре перед стройкой с горами строительного мусора, ямами и колдобинами, в свете едва просыпающегося дня крепкого сложения египтянин хлещет бичом скрючившегося на земле худосочного работягу-хабиру с редкой курчавой бородкой, вывалянной в песке и пыли, и тонкая шея избиваемого так напоминает шею детеныша газели в тот момент, как змейка бича вгрызается в нее, подобно пасти летящего пса…

Неведомая доселе ярость сотрясает Месу, кроткого Месу, даже и не знающего своей силы. Он не слышит собственного голоса: «Что ж ты делаешь?»

Невероятным прыжком оказывается рядом с повернувшимся к нему в удивлении надсмотрщиком, наносит ему удар в челюсть.

Египтянин падает как подкошенный.

Месу наклоняется над ним, не разжимая кулаков. Месу садится рядом, на груду мусора, прикладывает пальцы к шее лежащего, как учили его определять — ранено животное или убито.

Египтянин мертв. Избиваемого хабиру и след простыл.