Пустыня внемлет Богу

Каким образом последние эти слова попали в его, властителя Кемет, сон? Какая-то психологическая ловушка: с одной стороны, отовсюду сыплются угрозы и кары, с другой стороны, апатия опутывает его, как паутина, из которой трудно выбраться, а тем временем вести следуют одна за другой: оказывается, впервые бог рыжебородого даже предупредил его, что следует собрать людей, скот, пожитки, вплоть до урожая с полей, ибо все и всё, что останется там, будет стерто с лица земли. Но проспал он, властитель, все предупреждения. Только благодаря тому, что такие страшные вести распространяются со скоростью огня, сжигающего сухой хворост, пастухи и земледельцы успели частью спасти скот, созревшие ячмень и лен побиты полностью, благо пшеница только взошла и потому сохранилась — как говорится, и то хлеб.

— Немедленно привести их пред очи мои, — говорит, наконец полностью пробудившись от сна, повелитель великой страны Кемет, беря в руки жезл, в то время как челядь обряжает его руками, дрожащими от удвоенного страха — перед повелителем, явно ведущим себя необычно, и этими кусками льда, сбрасываемыми с неба дьяволами в человеческом обличье — хабиру, в низине у которых тихо и никакого града.

Все, кажется, выглядит как обычно: сверкающий роскошью зал в торжественном мерцании факелов, дворцовая знать, пребывающая в привычном страхе, но тут явно взбодрившаяся с появлением повелителя, да и сам он во всем блеске, только ставшие в последнее время неотъемлемой частью этих приемов два бородача портят общую картину да едва ощутимые дрожащие нотки в голосе повелителя, не говоря уже о неподобающих ему словах:

— На этот раз я согрешил. Бог ваш праведен, а я и мой народ виноваты. Вознесите молитву ему, чтобы гром и град прекратились, и я отпущу вас.

И опять все повторяется. Вышел рыжебородый в поле, простер к небу руки, и прекратились град и ливень.

И вздохнули все, ибо град принес и неведомую доселе свежесть, обвевающую забвением потери и раны. И он, повелитель, стоит во тьме, у окна, глядя на звезды, вдыхая эту свежесть, и все случившееся кажется лишь тяжким сном, а посему опять в душе пробудились сомнения: действительно ли рыжебородый мановением руки остановил град, или он сам прекратился.

Вероятно, два брата завтра придут снова, ибо он знает, что и пальцем не пошевелит, чтобы их отпустить. Все же следует встретиться с ними с глазу на глаз в доверительной атмосфере, снять напряжение. Рыжебородый стоит этого, хотя бы потому, что, может и не подозревая, дал властителю вкусить этой свежести после града и ливня, увидеть умопомрачительное для этих мест — с воздухом, всегда полным песчаной взвесью, — по ясности и глубине небо. Нечто подобное он ощутил однажды там, на севере, свежесть после ливня накануне той битвы, влажно-зеленые, залитые небесными водами луга поутру, столь прекрасные и коварные для его колесниц и воинов, погрязших в этих болотах и во множестве нашедших там свою смерть, ибо ливень был наруку воинам амуру, знающим броды, идущим налегке и с длинными, достающими издалека копьями.

С утра, благодушно настроенный после прогулки к любимому им крокодильему питомнику и необычного для него довольно долгого созерцания нильских вод, главным образом водоворотов, действительно напоминающих схватку священных животных, и все это в еще не улетучившейся атмосфере свежести, он ждет двух братьев в одной из малых комнат для доверительных приемов, обдумывая первые фразы, но они застревают в горле, ибо вошедший рыжебородый, необычно возбужденный, с ходу начинает говорить, заикаясь, а братец его гладкоголосо вторит:

— Бог наш спрашивает, долго ли ты не будешь смиряться перед Ним. Отпусти народ наш, чтобы он совершил Ему служение. А не отпустишь, завтра налетит на Кемет саранча, покроет землю и объест все деревья и всё, что осталось после града, забьет все щели, заполнит дома и даже твои дворцы, ведь по сей день он щадил тебя, повелитель, но более такого не будет.

В два голоса, бестолково, но весьма ясно прокричали они это, повернулись и вышли.

Впервые все эти лизоблюды, страдающие размягчением мозга от постоянного перед ним страха, толпившиеся в коридоре и, он это хорошо знал, подслушивавшие с разинутыми ртами малейший звук, долетавший из комнаты, начинают осторожно накапливаться в портьерax, видя повелителя явно озадаченным, и глухо, но с усиливающейся настойчивостью, в которой проскальзывают истерические нотки, начинают бубнить, пугаясь собственной смелости, но, видно, их и вправду достало: долго ли бог этих тварей хабиру будет нас мучить? Неужели, повелитель наш, ты не видишь: прекрасная наша страна Кемет гибнет? Отпусти их. Всего же на три дня.

— Вернуть! — повелевает властитель, и почти мгновенно они появляются, подталкиваемые осторожно стражей, — рыжебородый, разъяренный и явно ничего не боящийся, вероятно бог его тоже допек, и брат его, бодрящийся, но явно испуганный этим возвращением. — Я отпускаю ваш народ совершить служение богу вашему. Кто же пойдет?