Майор Ларош в это время проводил осмотр своих солдат. Он нервно повернулся к техасцам и жестом приказал им поскорее подходить к брадобреям.
— Идите, вас побреют, — торопил он. — Судье, когда он приедет сюда, не понравится, если он увидит вас похожими на заросших косматых зверей.
— Майор, нам немного не по себе из-за этих прокаженных, — сказал ему Длинноногий. — Из нас только лишь Билл раньше видел одного такого.
— Прокаженные здесь лечатся, — объяснил майор. — Вреда они вам не причинят. Те из вас, кто останется здесь, вскоре привыкнут к ним.
— Надеюсь, я здесь не останусь и мне не придется жить среди людей без кожи на костях, — проговорил Гас.
Майор поглядел на него с удивлением.
— Остаться здесь или не остаться — зависит от фасолевых бобов, — произнес он и без дальнейших объяснений повернулся и зашагал прочь.
Калл внимательно изучал прокаженных. По ночам всякие разговоры о покойниках, бродящих по земле, внушали ужас, но днем стоящие в отдалении больные казались не такими уж и страшными. Какой-то из них, заметив, что Калл внимательно глядит на него, вжался поглубже в тень под балконом. Некоторые прокаженные казались неестественно короткими — вероятно, у них не было ног.
Половина техасцев уселась на стульях, чтобы побриться, другая половина стояла и смотрела. Тепло пригревало солнышко, да и брадобреи пользовались теплой водой. Хорошо! Калл, которого брили в числе первых, случайно глянул вверх, на крытую галерею, опоясывающую второй этаж здания монастыря, и увидел там несколько человек, задрапированных в белые покрывала, столпившихся вокруг маленькой фигурки: она была запеленута во все черное, но не наглухо, как фигуры в белом. Она завернулась в свободное покрывало и носила черные перчатки. Калл заметил, как руки в черных перчатках ухватились за поручень балюстрады, ограждающей галерею. Рука показалась Каллу маленькой — он решил, что это, должно быть, женщина.
Когда он уже вставал со стула, огромные ворота монастыря распахнулись и в них въехала большая, причудливо разукрашенная карета в сопровождении кавалеристов на вычищенных до блеска конях.
Майор Ларош кинулся к брадобреям и приказал им поскорее побрить вторую группу техасцев Матильде выдали таз с теплой водой, и она мыла в нем лицо и руки, пока брили мужчин.
В карете сидели толстый мужчина в элегантной форме, какой техасцы ранее не видели, и четыре женщины. Кавалеристы с саблями наголо встали по бокам кареты, а майор Ларош услужливо подбежал, чтобы помочь судье выйти.
Во двор вынесли несколько удобных кресел — в них уселись судья и сопровождающие его женщины, а солдаты раскрыли большие зонты и держали их над головами судьи и его дам, чтобы защитить их от ярких солнечных лучей.
Брадобреи, боязливо косясь на судью и торопясь поскорее закончить работу, побрили вторую группу техасцев. В результате спешки Длинноногий и Верзила Билли получили небольшие порезы. Но техасцы встревожились вовсе не из-за поспешного бритья, а из-за того, что началось после этой процедуры.
Церемония, о которой столько раз говорил майор Ларош, должна была вот-вот начаться. Толстый судья и четверо приехавших с ним женщин, разодетых в нарядные платья, явились, видимо, посмотреть на нее, но техасцы и понятия не имели, что это будет за церемония.
И все же Калл заметил, что десяток мексиканских солдат с мушкетами построились в шеренгу перед стеной, в одном из углов двора. Они стояли там на солнцепеке, сжимая мушкеты в руках. Около них находился священник в коричневом одеянии.
— Они собираются расстреливать нас, — встревожился Гас. — Это построилась расстрельная команда. Нам надо было бежать со всеми ребятами, когда те помчались через реку.
Длинноногий, взглянув на солдат у стены, пришел к такому же выводу.
— Если бы не кандалы у нас на ногах, мы могли бы перепрыгнуть через стену, может, тогда кому-то и удалось бы удрать, но все равно, думаю, через день-два нас поймали. Или же псы сожрали бы, — удрученно проговорил он.
— По мне, лучше бы скорее расстреляли, чем дать себя сожрать этой проклятой стае бездомных псов, — сказал Верзила Билл.
— Да бросьте вы, они не собираются никого расстреливать — нас обещали отправить в Мехико, — напомнил Гас. — Это, наверное, какое-то представление, устраиваемое для того толстого мексиканца.
Калл был настроен более скептически.
— Если они собирались устроить представление, то зачем священник и расстрельная команда? — засомневался он.
Когда побрили и подстригли последнего техасца, их всех построили в шеренгу позади столиков с тазами. Стулья, а также все столики, кроме одного, унесли.
Майор Ларош подошел к ним решительным шагом, неся в руках глиняный кувшин, который поставил на столик. Сверху тот был прикрыт тряпкой, которую он сразу не снял.
— Наконец-то мы подошли к открытию церемонии, — объявил майор. — Все вы обвиняетесь в попытке свергнуть законное правительство Нью-Мексико. По общепринятым законам войны все вы должны быть расстреляны. Но власти посчитали возможным отнестись к вам с милосердием.
— Что значит с милосердием? — спросил Длинноногий.