Я и представить не мог, что можно встречаться с Моги. И все-таки за время этих бесчисленных повторов она добилась того, что казалось мне невозможным: влюбила такого, как я, в себя. Видимо, по этой же причине в памяти и оставались какие-то отрывочные воспоминания.
Но хоть она и заставила меня обратить на нее внимание, это ни к чему не привело.
Да с самого начала наши попытки ни к чему не вели.
Потому что моя симпатия исчезает, только появившись.
А ее любовь остается без ответа.
Даже учитывая мою симпатию, мы с Моги так и не начали встречаться, ее любовь ко мне осталась такой же бессмысленной и безответной.
— Поэтому я больше не хотела слышать твоих признаний, но ты все равно пытался. Пробовал сказать, что любишь меня. Тебе, наверное, всегда было радостно, но мне-то с каждым разом только больнее. Поэтому со временем я могла ответить только так… — И Моги произнесла слова, которые я слышал уже тысячи и тысячи раз. — Давай завтра.
В груди что-то сжалось.
А Моги от этих слов было еще больнее, чем мне.
Но почему она тогда не покончила с «Комнатой удаления»? Ее любовь, как ни крути, останется без ответа, а значит, и своей цели ей не достичь. Так зачем переживать столько боли?
— Но знаешь, Кадзу… именно из-за тебя я страдаю. Это целиком, целиком, целико-ом твоя вина.
— Что за чушь? — прервала девушку Мария, лицо ее выражало крайнее недовольство. — Просто перекладываешь на него ответственность. Ты ведь сама, да, ты сама создала «Комнату» и теперь из-за этого страдаешь, а вину за эту боль вешаешь на Кадзуки, так?
— Нет!.. Из-за Кадзу вся эта боль и появилась!
— Думай как хочешь, только вот Кадзуки считает иначе. Он даже запомнить тебя не может. И вспоминает все только из-за своей цели, а не ради твоего мертвого сердца.
— А тебе-то… откуда знать?!
— Откуда, спрашиваешь? — Мария выпрямилась и ухмыльнулась. — Все просто. В этом мире я знаю Кадзуки Хосино дольше, чем кто-либо другой.
С этим утверждением сложно поспорить.
— Не… — начала было Моги, но едкие слова Марии заставили ее тут же замолкнуть.
Кажется, она хотела возразить, но не могла выдавить из себя ни звука — просто стояла, то открывая, то закрывая рот.
Я тоже лишился дара речи, но по другой причине: неловко же, когда кто-то говорит такое. Даже очень.
— Н-но не дольше, чем я…
— Твое время ничего не стоит, — ни с того ни с сего возразила Мария. — Ты хоть понимаешь, что потратила его впустую? Посмотри, к чему ты пришла, посмотри на себя, на свои руки, посмотри под ноги!
Все лицо Моги было в запекшейся крови. В руках она держала нож. Под ее ногами лежало тело Коконэ.
— Спорь сколько хочешь, говори, что знаешь Кадзуки так же, как и я, только себя не обманывай.
Моги опустила голову: похоже, Мария разбила соперницу в пух и прах.
Ну а я не мог и слова вставить.
— Ха, ха-ха-ха… Значит, знаешь Кадзуки Хосино дольше, чем кто-либо другой? Вот как. Ну, может, и так. Ха-ха-ха, только вот смысла в этом нет. Нет в этом смысла, — захихикала Моги, так и не поднимая головы.
— О, прости. Я что, все-таки сломила тебя?
— Все-таки?.. Ха-ха… О чем это ты? — По-прежнему глядя в пол, Моги направила нож на Марию. — Думаешь, я хоть когда-то была здорова? — Моги подняла голову. — Скажу тебе кое-что интересное, Отонаси: в этом мире люди, которых я убиваю, исчезают.
Лицо Моги сохраняло пустое выражение.
— Поэтому и смысла в твоих словах нет! Сейчас вообще станет не важно, сколько ты знаешь Кадзу, потому что ты исчезнешь!
Моги с ножом в руке метнулась к Марии.
— Мария! — невольно закричал я.
Но она без тени страха, лишь с одной усталостью проводила взглядом движение Моги, после чего схватила девушку за правую руку — в ней как раз и был зажат нож — и заломила ее за спину.
— Ох…
Какая разница в силе! Даже неловко стало оттого, что я испугался за Марию.
— Вот это провал… Я ведь владею боевыми искусствами. Соперника с такими нехитрыми движениями, как у тебя, остановить легче, чем отнять у ребенка конфету.
Нож выпал из руки Моги, и она, безоружная, неотрывно смотрела на него, пока тот не ударился о пол с металлическим звоном.
— Легче, чем отнять у ребенка конфету?.. — не сводя глаз с ножа, с болью в голосе забормотала Моги. — Хи-хи-хи… — А потом, превозмогая боль, рассмеялась.
— Что смешного?
— Что смешного? Хи-хи… Ха-ха, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! — Она хохотала все громче.
Но на ее окровавленном лице не было и намека на улыбку: уголки губ опущены, глаза широко распахнуты.
По лицу Марии было понятно: смех Моги напугал ее.
— Смешно! Думаешь, остановить меня легче, чем отнять у ребенка конфету? И это тебе-то говорить?! Ае Отонаси?! Да это же прекрасно! Ну не правда ли, прекрасно?!
— Не понимаю, что тебя так веселит…
— Да? Тогда ответь честно: ты вообще можешь отнять у ребенка конфету?
Я слушал, однако все равно не понимал, почему Моги смеется.
Но вот Мария догадалась и потому промолчала.
— Остановила меня? Ну здорово, поздравляю. Да только что с того? Чего ты добиваешься?
Мария не ответила.