Пустая

«Пик Кошки – сильное место с сильной надмагией. Песни земли здесь слышны громко, и все они принадлежат мне».

Звезды, говорившие со мной.

Песни земли.

Бирентия, земля, из которой уже скоро уйдут все надмаги. Артефакты. Тайники. Блюстители…

– Лекки? – Прют осторожно встряхнула меня. Вид у нее был встревоженный. – Ты в порядке? Ау?

– Прости. – Я с трудом поднялась с постели. Мир утратил прежнюю устойчивость. Больше ни в чем нельзя было быть уверенной – но теперь я знала, знала. Частицы мозаики еще не сложились в единое целое – но я чувствовала, что это случится за то время, пока я дойду до особняка.

– Мне нужно идти.

Прют смотрела внимательно и спокойно – но я видела, что ее колени подрагивают.

– Я пойду с тобой.

– Нет. Я должна разобраться во всем сама. К тому же… меня он, наверное, не тронет. Нельзя, чтобы он понял, что ты многое знаешь. – Я помассировала виски. – Возьми Сороку и езжайте к Мафальде.

– Что?

– Так будет безопаснее. Я приеду к вам… после. А если нет, вы просто…

– Лекки! – Прют поднялась, и стул с грохотом упал. Она не обратила внимания. – Во-первых, что ты несешь? Я не могу никуда уехать. Здесь все, что мне важно. Уехать… к маме? С Сорокой? Как ты это себе представляешь? Во-вторых… С чего ты взяла, что он тебе ничего не сделает? И что я разрешу тебе идти одной?

– Ты же понимаешь, правда? – Прют отвернулась, не желая мне отвечать. – Понимаешь. Все это слишком серьезно. Даже у Птиц вы не в безопасности. Пожалуйста. Я хочу убедиться, что вам обоим ничего не грозит. Со мной все будет хорошо. Я нужна ему. Зачем-то нужна. Он ведь не просто так держит меня поблизости, не просто так всем показывает… Ты и сама об этом говорила. Как он объяснит мое исчезновение всем тем, кому рассказывал о своей любви к пустым? Это ведь сразу заметят.

«По крайней мере, Лестер заметит».

– Все равно я никуда не поеду. Из-за домыслов… Да, ты права. Видимо, теперь нам придется докопаться до истины. Но время еще есть.

В дверь постучали, и речь Прют оборвалась на полуслове. Мы обе замерли, как ночные зверьки, угодившие в круг света. Стук не повторялся.

– Ты тоже слышала? – шепнула Прют, и в тот же миг дверь снова дрогнула от нового удара, посильнее.

На студентов это было не похоже. Обычно после первого же стука незваные гости уходили. Настаивать здесь было не принято – мало ли чем занимается соседка. Встреча с другом, зубрежка или научное озарение – все это в стенах кампуса одинаково важно.

– Может, комендант… – пробормотала Прют, и я не поняла, чего в ее словах больше – надежды или ужаса.

– Я скажу, что просто зашла на минуту, – быстро произнесла я, но Прют покачала головой.

– Предоставь это мне…

В дверь забарабанили, и мы обе вздрогнули.

Прятаться в комнатушке Прют было негде, а в слишком узкое окно не пролезть. На самом деле, подходя вслед за Прют к двери, я даже надеялась, что это комендант. Всего-навсего комендант, который вышвырнет меня прочь, который отругает Прют, может, даже будет грозить ей отчислением… Всего-навсего отчислением.

– Не открывай, – сказала я, когда Прют уже коснулась ручки, но она только покачала головой.

– Толку? Чтобы мне дверь выломали?

К тому момент стук перешел в монотонный грохот и грозил привлечь к нам нежелательное внимание.

Я ожидала увидеть на пороге красного от злости коменданта или отряд блюстителей – но никак не Воробья, по самые уши закутанного в темный плащ, который был велик ему на пару размеров.

– Воробей?

Его била крупная дрожь, и я услышала волны едкого страха, которые источала его кожа.

– Жаворонок… Госпожа. – Я не сразу поняла, что он обращается к Прют.

– Что случилось? – спросила Прют неожиданно резко и вцепилась Воробью в рукав так, что пальцы побелели. – Говори!

– Дайте мне войти сначала, ладно? – Правильная идея – пара дверей дальше по коридору уже приоткрылись, и в щели выглядывали любопытствующие.

– Прют, правда, впусти его.

Троим в этой комнатке было не развернуться. Я снова забралась на кровать с ногами, Воробей скрючился на стуле, а Прют принялась нервно вышагивать туда-сюда – два нешироких шага от одной стены к другой и обратно.

– Ну? – Это была какая-то новая, незнакомая мне Прют, и Воробей, услышав ее голос, благоговейно втянул голову в плечи – точно так же, как когда Сорока выдавал ему указания.

– Сорока… Сорока… – Плечи Воробья задрожали, взъерошенная макушка затряслась, а потом он вдруг расплакался – беспомощно, громко, как мальчишка. – Его взяли! Его и всех старших Птиц, госпожа Прют! Пришли к нам, как к себе домой, все раскидали, забрали бумаги, все деньги, конечно, тоже взяли… Сорока и Ястреб дрались, конечно, и остальные старшие тоже… Я тоже хотел, но Сорока крикнул нам всем, ну, младшим, чтобы мы бежали. Филин дверь держал… Я последним бежал, и мне Сорока сказал, чтобы я сказал вам, госпожа, что случилось. И Жаворонку тоже.

Лицо Прют побелело, и на миг я испугалась, что она тоже заплачет, но она только сильнее стиснула кулаки и прошептала:

– Питтер. Питтер…

– Питтер? – повторила я с надеждой. – Кто это? Он может помочь?

Воробей тоже поднял голову, и плечи его замерли.

Прют сдавленно рассмеялась: