Пусть умирают дураки

Фрэнк ругал меня за отсутствие делового инстинкта. Я был слишком приятным парнем, мне следовало быть круче, а не то все будут мною пользоваться. Но он был неправ. Я не был таким уж приятным парнем, как полагал он и все остальные. Я смотрел вперед. Пользуясь минимумом рассудка, можно было предположить, что это вымогательство однажды лопнет: слишком много народу было вовлечено. Сотни гражданских служащих на работах, подобных моей, брали взятки. Тысячи резервистов записывались на шестимесячную программу только по внесении существенной входной платы. Меня все еще забавляло, что они платили, чтобы попасть в армию.

Однажды пришел человек лет пятидесяти с сыном. Он был богатым бизнесменом, а его сын — начинающим юристом. У папаши была пачка писем от политиков. Он поговорил с майором регулярной армии, а потом снова пришел вечером, когда собиралась часть, и встретился с полковником запаса. Все они были очень вежливы с ним, но послали его ко мне по обычной квоте. Так что папаша подошел с сыном к моему столу, чтобы занести имя мальчика в список официальной очереди. Его звали Хиллер, а сына Джереми. Мистер Хиллер занимался автомобильным бизнесом, он торговал Кадиллаками. Когда его сын заполнил анкету, мы разговорились. Мальчик молчал, он выглядел смущенным. Мистер Хиллер сказал:

— Сколько ему придется ждать?

Я откинулся на стуле и ответил ему обычным образом.

— Шесть месяцев, — сказал я.

— Его призовут до этого, — сказал мистер Хиллер. — Я был бы благодарен, если вы сможете что-нибудь сделать, чтобы помочь ему.

Я ответил ему обычным образом.

— Я только чиновник, — сказал я. — Единственные, кто мог вам помочь, — это офицеры, с которыми вы уже разговаривали. Или можете попробовать обратиться к своему конгрессмену.

Он долго испытующе смотрел на меня, а потом достал визитную карточку.

— Если вы будете покупать машину, обратитесь ко мне. Я достану вам по хорошей ей цене.

Я посмотрел на его карточку и засмеялся.

— В день, когда я смогу купить Кадиллак, — сказал я, — мне не надо будет больше здесь работать.

Мистер Хиллер дружески улыбнулся мне.

— Я полагаю, вы правы, — сказал он. — Но если вы сможете мне помочь, я действительно буду благодарен.

На следующий день мистер Хиллер позвонил мне. Он внезапно испытал дружеское чувство дельца к художнику. Он спросил о моем здоровье, как мои дела, и заметил, какой чудесный день. А затем сказал, какое впечатление на него произвела моя учтивость, столь необычная для государственного служащего в отношениях с посетителями. Он настолько был переполнен благодарностью, что, когда услышал о годовалом додже, выставленном на продажу, купил его и желал бы продать мне по той же цене. Не мог бы я с ним позавтракать, чтобы обсудить это?

Я сказал мистеру Хиллеру, что не смогу с ним позавтракать, но зайду к нему на автостоянку по дороге домой. Стоянка была в Рослине, на Лонг-Айленде, не более чем в получасе езды от моего квартала в Бронксе. Когда я туда добрался, было еще светло. Я припарковал свою машину и бродил вокруг Кадиллаков, и там меня обуяла алчность среднего класса. Кадиллаки были красивыми, длинными, лоснящимися и тяжелыми; некоторые сверкали золотом, другие молочной белизной; были темно-синие и красные, цвета пожарных машин. Я заглядывал внутрь и видел шикарные ковры, богатые сиденья. Я никогда не думал о машинах, но в этот момент жаждал иметь Кадиллак.

Я направился к длинному кирпичному зданию и прошел мимо голубого доджа. Это была очень неплохая машина, которая понравилась бы мне, если бы я уже не прошел мили мимо Кадиллаков. Я заглянул внутрь. Обстановка была комфортабельной, но небогатой.

Короче говоря, я реагировал как классический вор-нувориш. Со мной за прошлые месяцы случилось нечто странное. Мне очень неприятно было брать первую взятку. Я думал, что упаду в собственных глазах, я всегда гордился тем, что никогда не лгал. Тогда почему же я так сжился с ролью мелкого взяточника и мошенника?

По правде говоря, я стал счастливым человеком потому, что стал предателем общества. Мне нравилось вымогать деньги у ребят, приходивших ко мне. Я обманывал и лицемерил, чувствуя на губах сладкий привкус. Иногда, бодрствуя по ночам и изобретая новые планы, удивлялся этим переменам в себе. И я вывел, что мщу за свое отвержение как художника, что я получаю компенсацию за свое сиротское наследие. За полное отсутствие успехов. И за мою общую бесполезность в порядке вещей. Наконец-то нашел что-то, что могу делать хорошо; наконец-то я преуспел как кормилец жены и детей. И, как ни удивительно, я стал лучшим мужем и отцом. Помогал детям с домашними заданиями. Перестав писать, я освободил больше времени для Валли. Мы ходили в кино, я мог позволить себе нанять детям няню. Я покупал ей подарки. Я даже взял пару журнальных заданий и с легкостью набросал статьи. Я сказал Валли, что получил все эти деньги за работы для журналов.

Я был счастливым вором, но предчувствовал, что настанет час расплаты. Поэтому я отмел надежду приобрести Кадиллак и сосредоточился на голубом Додже.